Когда ей исполнилось шесть, школа по-прежнему была чем-то ненужным и навязчивым, о чем не хотелось слышать. Книги пылились на полках, а музыка забирала все время. Я пригласила педагога по фортепиано для Альмы и Сары. Ровно месяц она смотрела за ними, обучала, а потом вынесла вердикт: у Альмы есть слух вместе с ленью и плохой памятью, а у Сары, наоборот, нет слуха, но с памятью и жаждой к работе все отлично. Поскольку Сара уже понимала, что такое ответственность и к чему-то стремилась, я оставила преподавателя только для Альмы. Каждую неделю мы с ней ездили в музыкальную школу, и дочь увлеченно занималась, все также упорствуя в нежелании читать и писать. В итоге я перестала водить ее на любимые занятия.
– Если ты хочешь добиться в музыке успеха, тебе придется научиться читать и писать, потому что память, о которой постоянно говорит преподавательница, вырабатывается именно так. А я устала, что мне все время выговаривают, какая ты ленивая. Ты стоишь на месте, Альма. Понимаешь? И все твои попытки заниматься музыкой, гимнастикой или чем-то еще в конечном итоге станут бесполезными, потому что никому не нужны неграмотные люди. Это даже просто неуважительно по отношению к людям, у которых тебе потом придется обучаться дальше.
В гимнастике действительно становилось все хуже и сложнее, но Альма не переставала заниматься. Да, она была упряма, и я не знала, как выбить из нее эту черту.
Наверное, в поисках решения Альма решила найти что-то новое, лишь бы не делать того, что ее заставляли – она начала рисовать, притом легко и непринужденно, хотя мне не нравились ее рисунки, и я честно ей об этом говорила. Она прислушивалась ко мне, поскольку видела, что я увлекаюсь живописью и коллекционирую произведения искусства. Я записала ее в изостудию. Кто-то, возможно, скажет, что это потакание капризам ребенка, который не может разумно мыслить, и отчасти это так, но я хваталась за любую возможность заинтересовать ее чтением и письмом. Ведь на всех курсах, где она побывала, дети могли не раз указать ей на ошибки и сделали бы это не так деликатно и бережно, как я, а жестко и безразлично, украсив это надменным смешком. Так можно было вызвать у Альмы желание к соревнованию, которое у нее как раз было хорошо развито.
– А тебе самой нравится, как ты рисуешь? – спрашивала я Альму, когда она в очередной раз приносила мне рисунки.
И тогда она начинала объяснять про цвет, свет и всю прелесть своих рисунков. Раз она сразу начинала оправдываться, становилось понятно, что она недовольна тем, что делала. Я мило улыбалась и целовала ее, ничего не отвечая.
Проблема с обучением чтению и письму решилась легко, когда я этого не ожидала. Я уже устала биться с дочерью, но решение пришло само собой.
Альма всегда просила читать ей то сестру, то брата, но в конце концов, их начало это раздражать и как-то Наирь сказал:
– Альма, учись уже читать и писать!