– Пожалуйте откушать на здоровье.
Братья порядливо, не спеша перекрестились и весело принялись за ужин.
– Вы кушайте, а я буду вам сказывать… что тут было с час места тому.
– Ну, теперь болтай, Фофошка, сколько хочешь, – весело сказал Алексей Орлов. – Ты нам сказывай, а мы будем тебя не слушать.
– Ан вот и будешь… – поддразнил его старик, поджимаясь и вытягивая шею вперед.
– Ан не буду! – гримасой и голосом удивительно верно передразнил его Алексей.
– Ан будешь… Да еще обеими ухами будешь слушать и кушать перестанешь от любопытствия того, что я сказывать буду…
– Ну, ну, говори!
– То-то вот… Говори теперь… Да я не тебе и говорить хотел! И презанимательная происшествия, Григорий Григорьевич, – обратился Агафон серьезно к своему барину.
Вообще старик лакей хотя любил равно всех своих господ, и маленького кадета Владимира Григорьевича, и озорника, вечного спорщика и «надсмешника» Алексея Григорьевича, но уважал он только Ивана Григорьевича Орлова, старшего из братьев, и потом боготворил своего барина Григория Григорьевича, с которым совсем не расставался уже за последние двенадцать лет ни в России, ни за границей.
– С час тому места, барин, – начал Агафон, ухмыляясь, – сижу я с содержателем Дегтеревым. Хозяйка-то, стало быть, говорит вот насчет кушаньев вам поужинать. А мы двое сидим да беседуем. Он меня про немцеву землю спрашивает, про Конизбер-город и про прусского… энтого… ну про Хредлиха, что немцы королем своим считают, благо у него длинен нос, до Коломны дорос, а все, поди, на глазах торчит.
Братья Орловы невольно усмехнулись тому, что называли «старой Фофошкиной песенкой». Агафон не любил немцев. Прожив между ними четыре года в Кенигсберге, он еще пуще невзлюбил их, но короля Фридриха почему-то особенно ненавидел до глубины души. Как и за что явилась эта ненависть в добром старике, он сам не знал. В Агафоне как будто что-то оскорблялось и негодовало, когда ему говорили, что Фридрих – король… монарх… Такой же вот царь немецкий, как Петр Алексеевич был русским царем. Агафон злобно ухмылялся, тряс головою и не мог никак переварить этого; если же беседа об Фридрихе затягивалась и ему доказывали неопровержимо, что Фридрих царь прусский, как и быть должно… да еще, пожалуй, «Великим» потом назовется… то Агафон, не находя опровержений, принимался ругаться, называя своего собеседника басурманом и изменником.
– Ну, ну, Фридриха ты, брат, не тронь, – сказал Алексей Орлов. – Знаешь, ныне времена не те. Это при Лизавет Петровне с рук сходило; а теперь ты, Фошка, это брось. Скоро мы вот замиримся с Хредлихом с твоим, и как ты его ругать – тебя и велят ему головой выдать. Он тебя и казнит на сенной площади в Берлине.
– Казнит! – сердито отозвался Агафон.
– Да. Сначала,