Отель. Вячеслав Прах

нужно их постоянно кормить кашей, супом, молоком, даже когда им не хочется есть. Поить! Даже тогда, когда на твоей одежде остается в десять раз больше воды, чем этот цветок успел в себя впитать. И знаешь, Жаклин, со временем начинаешь ходить по улице с пятнами на одежде, сам того не замечая. Твой зловонный дух начинают улавливать соседи, пытаясь деликатно намекнуть, что пора бы хорошенько помыться. Когда она засыпала, я не то что помыться, я моргнуть в себе сил найти не мог. Недосыпание – страшнее голода, поверь мне! Почему по радио не рассказывают, как правильно массировать живот, когда у ребенка колики? Почему они поют, что нет на свете чудеснее созданий, чем дети, но не рассказывают, как с этими созданиями обходиться?

      Нас не обучают быть родителями, но с раннего детства закладывают любовь к детям. «Сначала полюби, затем роди, а там справишься как-нибудь».

      – Ты жалеешь себя. Все настолько плохо?

      – Нет, что ты! Ее первые шаги, первое слово. Есть моменты бесценные, которые никогда больше не повторятся в моей жизни, когда во мне было счастья больше, чем во всей церкви «Исследователей Библии». Кто-кто, а «исследователи» знали, где искать счастье.

      Но между этими моментами – жизнь, серые однообразные будни. Я четыре года своей жизни посвятил самой слабой женщине в этом городе, чтобы самому стать сильнее.

      – Ты рисуешь?

      – Портреты – иногда. Пейзажи несколько лет не приходилось. Вчера нарисовал натюрморт.

      – Ты, наверное, сильно к ней привязался за эти годы.

      Я смотрел на красивую, тонкую Жаклин с бесконечно глубокими глазами, но не мог понять смысл ее слов.

      – «Привязался» – это самое убогое описание моих чувств к этому ребенку.

      Луиза тем временем познавала удивительный мир, разговаривая с человеком необыкновенной души, Мишелем. Он угостил ее свежим круассаном и стаканом теплого молока.

      – Ты, возможно, ее полюбил.

      – …

      Она так легко произнесла «полюбил», словно я сделал в ее присутствии что-то обыденное, обыкновенное, воспроизвел перед ней то, что я уже делал много раз. Она сказала это слово так просто, словно я только что повторил на полотне ее портрет, а затем написал натюрморт – три яблока на снегу, среди которых одно надкушенное.

      Словно я кричал во все горло четыре года, что я так сильно Луизу люблю, а сейчас повторил те же самые слова, но только шепотом, и эта женщина мне поверила.

      – Тебе когда в Париж?

      – На следующей неделе. Мне будет вас не хватать.

      – Возвращайся, Жаклин. Привези побольше миндального печенья. Сказать по секрету, мы наведываемся к тебе в гости большей частью из-за него.

      – Я знаю, Луиза любит миндаль.

      – Тетя Жаклин… Мишель зовет вас с папой выпить с нами молока.

      – В другой раз, – произнесла женщина, сотканная из крупиц льда, а затем она нас покинула.

      – Андреа, ты слышал, что твоя дочурка мне только что сказала?

      Мишель, как всегда, был полон сил, энергии и в бодром расположении духа. Откуда он черпает