Тут для поручиков началось кавказское гостеприимство, а Федька со товарищи полезли в горы разыскивать потерявшуюся накануне козочку.
После простой, но весьма обильной трапезы господа поручики вернулись в привычное состояние лёгкого алкогольного одурения. Их очи радостно помутнели, и они принялись бродить по селу в поисках увеселений.
Надо ли говорить, что бродить в Сандандали было негде и никаких увеселений там не было, только суровая крестьянская действительность. Господа поручики несколько раз упирались лбом в скалы и один раз чуть не свалились в пропасть. К вечеру они изрядно подустали и постучались в первое попавшееся жилище, чтобы расположиться в нём на ночлег.
Надо ли говорить, что жилище сие принадлежало деве Кисико и её полубезумному и частично парализованному старику-отцу. Больше никого в жилище не было, потому что старик-отец гнил заживо и ходил под себя. Переносить это было невозможно. Лишь добродетельная дева Кисико дала обет ухаживать за отцом, пока тот не испустит дух. До сих пор, как уже говорилось, он испускал лишь зловоние, от которого господа поручики при других обстоятельствах сразу же брякнулись бы в обморок. Но на пороге их встретила девица невиданной красы, черноокая, высокогрудая, с благородным профилем и двумя косами, причём каждая коса была толщиной с корабельный канат. В прорехе на ветхом платье виднелось родимое пятно в виде полумесяца. «Кисико!» – воскликнул поручик Андрей Дальтонский, зажимая нос. Кисико потупила взор, но тут же вспомнила, что она гордая дочь гор, и посмотрела испытующе прямо поручику в глаза. Этот взгляд поразил поручика в самое сердце, и он застыл, поражённый.
Его товарищ тем временем внезапно обрёл дар грузинской речи. Долг возобладал в нём над вожделением и обонянием.
– Дева Кисико! – сказал он. – Именем государя императора, следуй за нами!
В этой фразе поручик Столицын допустил пять грамматических ошибок, однако Кисико его хорошо поняла и твёрдо отказалась за кем-либо следовать. Поручик Столицын повторил свои слова более угрожающим тоном и обнажил саблю. Дева Кисико упала на колени и взмолилась, чтобы ей было позволено остаться с больным отцом, ведь она дала обет ухаживать за ним, пока он не испустит дух. Поручик Столицын почесал затылок и был осенён блестящей идеей. Отодвинув Кисико в сторону, он вошёл в жилище, по запаху отыскал в полумраке больного отца и умело зарубил его саблей.
Когда дева Кисико услышала и увидела это, она