– Земля! – выдохнул он. – Ты знаешь, мне сейчас кажется, что её никогда не было в моей жизни, что я рождён летающим в этом баллоне с кислородом, – он обвёл глазами отсек. – Если бы ты знала, как я ненавижу этот корабль, это пластик, напичканный электроникой, эту сублимированную еду без вкуса и запаха, эту не настоящую воду, отдающую порой плохо переработанной мочой… Земля! А какое там сейчас время года, не знаешь?
– Не знаю, – тихо ответила женщина; ровный, негромкий голос мужчины с медленными, протяжными интонациями, точно колыбельная песенка, действовал на неё успокаивающе, и она, прижавшись щекой к его плечу, погружалась в какую-то полудрёму. – Наверное, весна.
– Весна! – протянул он. – Как же давно я не видел женщин в коротких платьях, с голыми ногами, в туфельках на каблуках! С развевающимися волосами… спешащих куда-то… или сидящих в парках на скамеечках, а ветерок нет-нет, да и подымет краешек юбки, показывая белоснежные трусики…
– Хулиган, – пожурила она его, но как-то безучастно, с каким-то равнодушием.
В отсек влетела чья-то перчатка. Мужчина даже слегка вздрогнул, когда увидел из темноты как будто бы протянутую руку. От малейших колебаний воздуха перчатка медленно переворачивалась, и создавалось впечатление, что пальцы шевелятся. Жутковато было взирать на плывущую и зовущую к себе перчатку. Ребристая, с истёртой, потрескавшейся кожей, с кровью на кончиках пальцев, она точно просила помощи. Ему пришла в голову мысль, от которой внутри всё похолодело: это призраки умерших протягивают руку и зовут их присоединиться. Ему даже показалось, что он услышал голос – кто-то прошептал «идём». Он понимал, что голосом был всего лишь шорох кожаной пришелицы, задевшей кусок кабеля, летавшего тут же в полутьме. Но от этого шороха он испытал такой животный ужас, что всё тело одеревенело и покрылось морозящей коростой. Никогда в своей жизни ещё он так не боялся, как сейчас: ему хотелось кричать или зарыться глубоко-глубоко во что-нибудь тёплое и глухое. Грудь рвалась от беспощадных ударов изнутри. Чудилось, воздух вокруг него вовсе исчез: что-то не давало вздохнуть, будто горло сдавила тугая бечевка. Перед глазами проплыли лица всех, кто был в команде корабля. Улыбающиеся, говорящие что-то, подмигивающие, словно намекающие на что-то, только им и ему известное. Они приближались, глядя на него пустыми, стеклянными глазами, такими же, какие он видел у вахтенного, когда