– Я прошу вас поставить в известность школу, – сказала Элла Гдальевна. – А то все 900 детей переболеют вашим ОРЗ…
Это была т. н. стертая форма скарлатины. Опасения жены оказались не напрасны. С появлением сыпи подскочила температура и начались задержки мочи. Сначала незначительные. Затем по 400–500 миллилитров в день. Пригласили консультанта. Он сказал:
– Если бы не щадящая диета, с почками сейчас было бы еще хуже.
Сережа поправился. Вернулся в школу. Месяца через два пришел снова скучный. Температура – 37,2°. Все чисто – горло, кожа. Мы тут же его раздели, положили в постель. Через три дня возникла сыпь – вторая скарлатина за три месяца. Явление очень редкое. И – новый удар по почкам.
Мы возили Сережу по всей Москве. «В лучшем случае он у вас инвалидизируется», – обнадежили нас нефрологи.
Я впервые услышал это длинное, корявое, устрашающее слово.
Прогноз подтверждался. Сережа слег. Учителя приходили домой. Медики тоже. С учителями он решал задачки и болтал по-французски. Толку от врачебных визитов не было никакого.
Мы показали Сережу всем московским светилам, которые занимались почками. Результат был нулевой: хронический пиелонефрит академики медицины и участковые педиатры лечили одинаково.
Нас познакомили с еще одной знаменитостью. Это была сверхэнергичная женщина-профессор. Она разработала новый метод, открыла собственное отделение. Считалось удачей к ней попасть – Сережа попал. Лечение состояло в безбелковой, обильно глюкозной диете. Разрешалось съедать по торту в день. Мальчишка растолстел, стал похож на поросенка – так положено было по методике. Почкам легче не стало, зато резко ухудшилось состояние печени. Мы срочно забрали Сережу из клиники.
Каждый день мы теперь замеряли, сколько выпил – сколько выдал. Дни, когда цифры были равными, обводили красным карандашом – как праздники.
Знать, чего ждать
Шел третий год болезни Сережи. Изредка он отправлялся в школу на консультацию. Никаких перемен к лучшему не возникало. Мы с женой метались в поисках кудесников и волшебных средств, добывали мумие и прополис, которыми в ту пору лечили буквально все. Нам их привозили из Сибири. А с Дальнего Востока мы получали бутылки с настоями неизвестной рецептуры, мази с медвежьим, барсучьим, даже, кажется, кротовым жиром. Нам говорили: «Это хорошо, только надо бы с лягушачьим – целебнее лягушачьего сала на свете не существует ничего».
Мы искали и находили заветные адреса. Посылали письма, переводили деньги. Надеялись. Ждали. Получали. Пробовали. Видели: опять впустую (хотя кому-то помогало).
Теперь я понимаю: в большинстве случаев это были отличные средства, но мы толком не знали, как ими пользоваться и что в конечном итоге должно произойти. А это очень важно. Ты ожидаешь один результат, внешне получаешь другой, который на самом деле и является доказательством, что средство отлично