Давайте помолимся! (сборник). Аяз Гилязов

прощать. Они, видя моё раннее, с третьего-четвёртого класса, пристрастие к литературе, мою одержимость прозой и поэзией, не стали «переделывать» меня, молча терпели и выжидали, когда я образумлюсь. Осенью-зимой сорок шестого, весной-летом сорок седьмого годов я непрерывно, даже с каким-то остервенением сочинял стихи. Поэзия – дело молодых безумцев. Слава богу, та тетрадь цела. В этих стихах не полностью раскрыты причины и перипетии моего путешествия в Астрахань, но поджидавшие меня на Каспийском побережье испытания и беды, мои страдания описаны довольно-таки подробно. Как объяснить дорогим родителям, что я, как Мукамай (герой одноимённой поэмы Х. Такташа), не найдя выхода к свету, дошёл до исступления, что мои метания были продиктованы неприятием действующих законов, осознанием несправедливости режима Сталина?!

      Мама – во время учёбы в медресе для девочек в Кашире считавшаяся одной из умных и прилежных учениц, – кажется, одобряла мои занятия поэзией. Отец, трусоватый и осторожный, часто повторял: «Бросай, сынок, хрустеть бумагой! Писательство – опасная доля, кто только из-за этого не пострадал!»…

      Я вожусь по хозяйству, убираюсь в сарае, чищу снег. Бураном наметёт с полей снега на двор, а я только рад: можно показать свою полезность! Счастливых минут немало – я постоянно читаю. С чувством, с толком, с расстановкой. Старший брат Азат учится в пединституте Елабуги, он-то и привозит мне книги. Он везёт, мне всё мало. Однажды в мои руки попадает роман Ф. Достоевского «Преступление и наказание». Эту книгу я читал с неведомой доселе страстью, взахлёб, забыв обо всём на свете. Сколько раз я его перечитывал, не знаю, то с силой отброшу книгу в сторону, то валюсь на кровать и, пылко благодаря автора, утирая мокрое от слёз лицо, возобновляю чтение. Высказанные с горечью в сердце слова несчастного пьяницы Мармеладова «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже больше некуда идти. Нет! Этого вы ещё не понимаете!..» глубоко проникают в меня и заставляют содрогнуться… Прежде я считал, что татары, которые, кроме унижений, ничего не испытали, никогда не смогут достичь счастливого будущего, и готов был призывать народ к свету и красоте. Я думал, что униженным жителям Верхнего Багряжа – проворному Роману, немому Джамаю и другим далеко до настоящих людей. В финале романа, когда чувства хлестали из меня фонтаном, а душа беспокойно металась, фраза Достоевского «Муки и слёзы – ведь это тоже жизнь!» стала моим кредо. Я – радеющий за народ и не раз пострадавший за это парень, молодой писатель, кричащий в своих произведениях о горькой участи людей, – глубокую мысль «В несчастье яснеет истина» поставил во главу угла, сделал своей защитой и опорой. Поняв, что моя прежняя жизнь – это всего лишь жалкое прозябание, а настоящая – это жизнь по-Достоевскому, когда описанные им людские несчастья не оставляют тебя в покое ни днём, ни ночью, тревожат сознание, заставляют докапываться до истины!

      Произведения Достоевского побуждают к действию, толкают вперёд. Родион Раскольников, Соня Мармеладова, словно падающая на