Старшие сестры старались найти выход, чем-то помочь полуголодным малышам, милым своим попрошайкам.
В Шойну привозили эвакуированных с мест, занятых фашистами, они нуждались в теплой обуви, просили у ненок и даже у интернатских девочек продать или сшить меховую обувь. Один раз мы с подругой сшили туфли на заказ и обменяли их на полкирпичика хлеба и банку рыбных консервов. Помню, как блестели глаза моего маленького братишки Лади, когда я его кормила.
Был еще такой случай, который я до сих пор помню до мельчайших подробностей, будто было это вчера. Местная русская женщина заказала нам сшить ей либты. Долго ждать ей не пришлось – пошли мы с подругой к ней с готовым заказом.
Подруга осталась ждать на улице, а я по праву старшей зашла в дом и остановилась у порога, будто загипнотизированная, стояла молча, уставившись на ломящийся от разной снеди стол, чего только не было тут: вареная, жареная, печеная еда, хлеб… У нее были гости: много военных, нарядных женщин. Хозяйка взяла у меня липты, сунула в мешочек несколько кусков хлеба, а я все стояла и смотрела, как шумят и едят ее веселые гости. Тогда она подошла к печке, принесла мне три картофелины в мундире, сунула в мой мешочек с хлебом и тихо прошипела: «Иди, ну иди же…» И почти вытолкнула меня из комнаты.
Было так стыдно и обидно, а подруга никак не могла понять причину моих слез: «Ты чего расстроилась, дала же она немножко хлеба и картошки, пойдем».
Некоторые девочки постарше вязали крючком кружева для подушек, занавесок, целые скатерти по заказам русских женщин за какую-то плату, нянчились в свободное от уроков время. Казалось, у интернатских, кроме уроков, школьных дел, есть еще другая, своя негласная жизнь, свои отношения с поселковыми.
Зимой по воскресеньям ходили на реку Шойну за рыбой. Рыбаки вытряхивали рыбу из рюж и тут же оставляли около Йорданов для заморозки, после этого складывали в мешки и отправляли на фронт. Возили их на лошадях и на оленях. Были няпои оленеводов, которые возили навагу, почту, военных, рыбаков. Тогда ведь самолеты не летали.
Население, кто сам не ловил, в основном, старушки, старички, мы, интернатские, собирали выбракованную мелкую рыбешку: камбалу, сайку, навагу, лом. Приносили все это «богатство» в интернат, варили ее в каких-то кастрюльках, в консервных банках, а кто-то жарил прямо на углях топящейся печки. Ни воспитатели, ни истопница не запрещали нам готовить себе дополнительный обед, относились к этому с пониманием.
Затем ели до тех пор, пока не набивали животы, как барабан. Чтоб как-то облегчить жизнь в интернате, старались сами находить выход. Осенью все вместе собирали ягоды для столовой.
Всего навидались, натерпелись. В одну зиму вся школа болела цингой, некоторые даже ходить не могли, настолько опухали ноги, кровоточили десны, выпадали кусками, если тронешь. Ели хлеб