И лишь мой друг Хайруш не верил этим слухам, смеялся над «бабушкиными фантазиями». Спрашиваю: «Почему же взрослые опасаются близко подходить к этому дому?» «А что им в этой стороне делать? – отвечает друг. – Ведь они не бегают к реке купаться или загорать». Действительно, домик местной колдуньи стоял на отшибе, и сельчане могли месяцами не появляться здесь.
«Может, в этом доме вообще никто не живёт?» – предположил Хайруш, – может, там черти поселились? Слушай, айда сходим туда ночью, проверим».
Ага, нашёл дурака!
Однажды Сабиру вздумалось погнать Фархада на купание мимо дома «колдуньи», через нижнюю часть села. Видно, так суждено ему было на роду.
Недавно мы слонялись возле двора Шакура-абзый. На скамейке в саду он вёл чинный разговор с соседями. Сам только что вышел из бани, распаренный, красный, как варёный рак, довольный, свежий. Махровое полотенце ещё висело у него на плече, рубашка распахнута, седые волосы густо серебрились на груди. Он был вполне счастлив – в конюшне тонко ржал сытый Фархад, и Шакур-абзый тихо вторил ему довольным смешком. В воздухе плыл головокружительный аромат яблок.
Разговор, естественно, вился вокруг Фархада.
– К следующему Сабантую будет готов, – высказал предположение дядя Сафар, и потёр рукой лоб, чтобы скрыть завистливый взгляд в сторону конюшни. – Животное благородное, не наших краёв, иноземных кровей. Издалека видно…
В селе поговаривали, что Шакур увёл этого жеребца у Шайми-бая, живущего где-то под Казанью… А тому баю, говорят, этого жеребца подарил сам «султан туркменский». А что? Очень даже может быть. Знающие люди говорят, что жеребец этот – ахалтекинской породы.
Дядя Сафар и сам нет-нет да и пригоняет откуда-то весьма неплохих лошадей, отличает их с закрытыми глазами. Слово коневода Сафара стоит дорого. Поэтому Шакур лишь довольно посмеивается над словами уважаемого Сафара-ага.
К разговору подключается Шешам-абзый.
– Как, говоришь, его кличут, Шакуретдин?
Шешам был стар, тощ, жёлт, вдобавок у него тряслись руки.