От этих слов Дмитрия кинуло в жар. Откуда прознал?!
Увидев вспыхнувшие тревогой глаза Борецкого, наместник успокоил:
– Ладно, не боись! Мы много знаем, да мало болтаем.
– А насчет матери твоей я вот что скажу, – продолжал наместник. – Оно, конечно, нет родней дружка, чем родная матушка. И Марфа – женщина умная, спору нет, да только все одно баба. А баба да бес – один у них вес. Пора тебе, посадник, своим умом жить, а не прятаться за материн подол.
Твердея лицом, Дмитрий поднялся. В эту минуту он мечтал только об одном. Ахнуть бы по этой масленой роже заученным бойцовским ударом, чтоб жмякнулся об стену да больше не поднялся.
Молча поклонился и пошел к выходу.
– Шубку-то, шубку забыл, – елейно хихикнул Захарьин.
У коновязи скучал Прокша:
– Что стряслось, хозяин, на тебе лица нет!
– Это тебе подарок от московского князя, – буркнул Дмитрий, бросив слуге шубу и садясь в седло.
– Простовата шубейка, – ухмыльнулся Прокша. – Видать, скупенек московский государь.
Назад ехали шагом. В голове Дмитрия тяжелыми жерновами ворочались думы.
– Вот ты скажи мне, Прокша. Бывает так, чтобы самый родной тебе человек был не прав, а враг твой заклятый прав?
– Загадками говоришь, хозяин, – почесал пеньковый затылок слуга. – А только я так думаю% раз человек тебе родной, значит, прав он либо нет, а все одно надо за него стоять до последнего. Ты вот, не в обиду будь сказано, всегда ли прав? А я за тебя и смерть приму, коли придется.
Дмитрий хлестнул коня плетью, взлетел на круто вздымавшийся берег Волхова и натянул поводья, жадно хватая ноздрями влажный воздух. Пахло озером, гниющими водорослями, болотной тиной, дурнопьяном луговых трав, смолой рыбацких лодок, вяленой рыбой.
Стояли последние дни бабьего лета. Обычно мутный Волхов светился яркой синевой. Сзади нависала громада Ильменя. В голубом мареве сливались вода и небо, серебром взблескивали чайки, недвижно зависли кипенные облака. На другом берегу реки старые ветлы роняли в воду узкие желтые листья. На месте старого языческого капища торчала сквозь сосны маковка церкви Рождества Богородицы. Дальше начинались владения Юрьева монастыря. Неспешно вращали крыльями мельницы, курились дымы над селом Витославлицы. А окрест, насколько хватало глаз, простиралась луговая равнина, по которой кто-то щедрой рукой разбросал статуэтки храмов и пригородных монастырей.
Защемило в груди от дивной красы.
– Вот она – родина! – сказал себе Дмитрий. – И никакой Москве я ее не отдам! Голову сложу, а не отдам!
Глава 2. Посольство
1
От Новгорода до Киева путь неближний. Мерно скрипели весла гребцов, убаюкивающе плюкала вода за кормой. Кирилл Макарьев лежал на носу лодьи, наблюдая за аистом,