В каждом движении хореография
Я ее написал, честно говоря, с образа одной девушки. Даже сам не понял, как, но она так нравится женщинам… Видимо, я воплотился в эту девушку и написал ее языком эту песню, которую я сам не понимаю. Это как если бы вдруг Высоцкий взял и на английском написал песню: получается весело.
Ты бежала по асфальту человеческой реки
Ты сбивала пену бала, галуны и парики
Ты хотела быть собою, помогать делиться кровью
Ты хотела жить любовью без печали и тоски
На тебя смотрели люди, пирамиды и гаргульи
По над жерлами орудий человеческие ульи
Ты хотела брать любовью – получалось только болью
Ты насиловала сцену раздеваясь изнутри
Ты вальсируя за цену одного – давала три
Как резиновая пуля без ужимок и прелюдий
А вокруг на мягких стульях в темноте сидели судьи
Я смотрел перед собою – посредине поля боя
Ты хотела быть судьбою, помогать делиться кровью
Ты хотела жить любовью – получалось только болью
И разорванные ветром пеньюары и чулки
Освещаясь мягким цветом нерастраченной тоски
Колыхались в потных мыслях не уверенных мужчин
По земле сновали люди без озрений и причин
Я смотрел на поле боя – я хотел бы быть с тобою
Ты хотела быть судьбою, помогать делиться кровью
Ты хотела брать любовью – получалось только болью
Ты бежала по асфальту человеческой реки
Ты сбивала пену бала, галуны и парики
Ты хотела быть собою, помогать делиться кровью
Ты хотела жить любовью без печали и тоски
На тебя смотрели люди, пирамиды и гаргульи
По над жерлами орудий человеческие ульи
Ты хотела брать любовью – получалось только болью
Это стариковское ворчание. Действительно, возможно, мне очень свезло, но когда появились первые синклеры – это первые компьютеры – мой друг-компьютерщик тут же закачал какую-то игрушку. Тогда я жил у него в квартире, и я сел играть в нее. Я проиграл всю ночь в эту игрушку довольно бестолковую, дурацкую. Утром он проснулся, пошел на работу, и я понял, что потерял целый день, потому что только сейчас лягу спать. Мне так обидно было за этот день: у меня болела шея, глаза, душа, и я понял, что больше никогда не сяду играть. Свое обещание я где-то сдержал, хотя иногда я могу открыть шахматы, которые являются полным аналогом трехмерных шахмат, и сыграть партию шахмат, но виртуального мира я так и не познал. И мне кажется, что мне свезло с этим очень сильно, потому что я вижу поколение девяностых годов, которым сегодня до двадцати семи лет. И я понимаю, что были лихие девяностые. Я не виню лихие девяностые: они были невероятно интересными, эти девяностые, и тогда выживали самые рисковые, крутые, фартовые, и все было возможно: стать президентом или погибнуть – все, что хочешь. Я думаю, что на то поколение больше всего влияло плохое образование тех годов, потому что со школами была большая проблема. А сегодня я понимаю, что нет, проблема не в образовании.