– Его жена умерла? – поинтересовалась Джемайма.
– Разумеется, умерла, – процедила кузина. – Разве я могла бы выйти за него замуж, если бы она была жива? Ах, скоро я стану маркизой!
– Но… ведь он станет твоим мужем, – шепотом возразила Джемайма. – Он будет… целовать тебя… и вы будете, вероятно, спать в одной постели.
– Перестань, Джемайма! Тебе не подобает говорить о таких интимных вещах! – воскликнула Ниоба.
– До встречи с маркизом ты постоянно твердила, что любишь виконта.
Голубые холодные глаза Ниобы, казалось, чуть-чуть потеплели.
– Я и сейчас его люблю, – ответила она с легким вздохом, – и мне нравится, когда он меня целует. Но ведь маркиз более важная фигура, чем виконт…
“Не остается никаких сомнений, – подумала теперь Джемайма, вспомнив свой разговор с кузиной, – что виконт беден. Поэтому-то у него такая плохая прислуга”.
Довольно неряшливая немолодая особа, никак не отвечавшая представлениям Джемаймы о том, какой должна быть экономка в доме аристократа, ворча, проводила девушку в ее спальню и угрюмо заявила, что она может здесь расположиться, если хозяин и в самом деле на ней женился.
– Я уверяю вас, что мы обвенчались сегодня днем, – ответила Джемайма.
– Тогда эта комната подходит вам как нельзя лучше и находится рядом с его спальней, так что располагайтесь в ней. Как я слышала, вы хотели что-нибудь поесть.
– Я буду крайне признательна вам за любую еду, – сказала Джемайма. – Я очень проголодалась.
В конце концов она получила кусок холодной баранины, не слишком хорошо приготовленной, и три остывшие вареные картофелины. На подносе лежал также еще довольно свежий хлеб, кусок масла – на тарелке, не слишком чистой, но Джемайма так устала и была так голодна, что у нее не возникло желания проявлять излишнюю разборчивость.
Она немного поела, утолив первый голод. Миссис Кингстон исчезла; больше никто из слуг не появился, чтобы унести поднос. Джемайма выставила его за дверь, разделась и легла в постель.
От ее внимания не ускользнуло, что простыни рваные и плохо выстираны, а на воде, стоявшей в ее комнате в фарфоровом кувшине, образовался слой пыли.
“Во всяком случае, – думала она, осторожно устраиваясь в постели и стараясь не потревожить покрытую свежими рубцами спину, – дядя и Ниоба больше до меня не доберутся, а все остальное уже не имеет значения”.
Когда она спускалась наутро по лестнице, одетая все в то же платье, в каком приехала в Лондон, ей пришло в голову, что виконт уже завтракает и, возможно, сожалеет о своем опрометчивом поступке.
Еще она невольно подумала, что, в сущности, ей не следовало поощрять его. Она не должна была позволять ему совершать роковую ошибку, так как знала, что им движет чувство мести.
И в то же время Джемайма прекрасно понимала, что, какими бы мотивами ни руководствовался