Мало что можно дополнить к этим строкам, писанным скорее сердцем, нежели чернилами, да, кажется, лучше и не выразить состояние души и духовный восторг Александра Александровича за эти годы казанской жизни.
Но кроме того, что батюшка был призван к монашеству в Казани, кроме того, что он укрепился и возрос здесь в намерении своем, кроме этого из Казани он унес и то, что стало его достоянием на всю жизнь, – это была взращенная в его сердце любовь к старческому руководству. Не случайно поэтому именно в Зосимову пустынь, где было насаждено старчество, и устремился дух молодого ревнителя древней красоты иноческой жизни – старческого окормления.
III. Зосимова пустынь
Имже образом желает елень на источники водный, сице желает душа моя к Тебе, Боже.
Возжада душа моя к Богу крепкому, живому, когда прииду и явлюся лицу Божию.
По окончании последних экзаменов в институте, не дожидаясь получения диплома, не заезжая в родительский дом, Александр Александрович, как «елень на источники водные», устремился в Зосимову пустынь. Это было в последних числах апреля 1908 года. Архимандрит Варсонофий при прощании благословил его на новый путь большим медным крестом (этот крест до последнего дня батюшка сохранял как дорогую свою святыню).
4 мая 1906 года к вечеру, оставив позади себя мир и яже в нем, Александр Александрович пешком приближался к Зосимовой пустыни. Кругом по дороге все было молчаливо; тихо стоял лес, шел небольшой тихий дождичек.
«Что Вы переживали в ту минуту, батюшка?», – любопытствовали позднее некоторые из его духовных детей. В ответ батюшка только произносил: «…шел тихий дождичек…». Так и осталось тайной, ведомой единому Богу, что наполняло сердце молодого отшельника в те тихие и торжественные минуты его жизни. Батюшке еще не исполнилось тогда полностью 24 лет.
Сам он, выражая состояние своей души, записал позднее на полях следованной Псалтири под 4 мая: «В сей день в 1908 году многогрешный Александр во исполнение своего давнего и нетерпеливого желания пришел в Смоленскую Зосимову пустынь и принят о<тцом> игуменом Германом».
Батюшка рассказывал потом, что отец игумен, принимая его в число братии Зосимовой пустыни,