– Конечно, Михаил Юрьевич, – соглашался Соллогуб.
Но ему показалось, что какое-то тайное скорбное предчувствие зарождается в его душе, подсказывающее, что не бывать этому.
Вскоре Лермонтов распрощался с гостями, поцеловал руку Софьи Николаевны и откланялся.
Бабушка добилась продления отпуска для внука еще на две недели. Лермонтов был счастлив. Он много гулял по улицам весеннего Петербурга, дыша петербургским воздухом. Лермонтов все чаще думал о Пушкине, применял его судьбу к своей. И все больше находил несовпадений.
Пушкин жил в окружении людей, близких по духу. Лицейское товарищество было важнейшей частью его жизни, тем светлым кругом от лампы, где душе казалось вольно и уютно… Лермонтов, как и Тютчев, прошел мимо Пушкина, не был им особо замечен, находился как бы за чертой света, хотя стихи его Пушкин читал. В сущности, жадности к новым дарованиям у Пушкина могло и не быть: он сам был переполнен до краев. То, что он хвалил (и, наверно, искренно) стихи своих приятелей, говорило лишь о том, что их пустоты и слабины он безотчетно заполнял собою. Он нуждался в ласке и побратимстве. Лермонтов мог обходиться самим собой.
Пушкин не выходил из-под обаяния образа Петра. Восхищался им и противоборствовал ему, искал литературному образу точный исторический эквивалент.
Для Лермонтова Петр словно вовсе не существовал. Самой влекущей фигурой в истории для него стал Наполеон – почти современник (когда умер Наполеон, Лермонтову было уже одиннадцать лет). Иван Грозный был интересен не столько как личность, сколько как весь отрезок времени, придавленный тяжелой дланью царя, – и то, как выпрямлялись люди, вырываясь из-под этой длани. Мотив, в высшей мере созвучный самому поэту!.. Но Пугачев притягивал их обоих. Они постоянно возвращались к нему пером и мыслью…
Лермонтов посещал друзей, салон Карамзиных, Смирновой-Россет и других важных дам. Познакомился с поэтессой Е.П. Ростопчиной – Додо, как ее называли близкие, часто обедал у нее. Как поэтические натуры они хорошо понимали друг друга, и это их сблизило. Встречались они едва ли не каждый день, обмениваясь впечатлениями о литературных новинках. Они обменялись и стихотворными посланиями. Евдокия Петровна подарила ему стихотворение «На дорогу»:
Михаилу Юрьевичу Лермонтову
Ты бросишь все, столь нежно любимое.
Есть длинный, скучный, трудный путь…
К горам ведет он, в край далекий;
Там сердцу в скорби одинокой
Нет где пристать, где отдохнуть!
Там к жизни дикой, к жизни странной
Поэт наш должен привыкать
И песнь, и думу забывать
Под шум войны, в тревоге бранной!..
Михаил Юрьевич вписал в альбом Ростопчиной:
Графине Ростопчиной
Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! – от цели благородной
Оторван