Но почему в душе нет радости? Почему снова и снова возникают проклятые вопросы? Точнее, только один вопрос – кто на самом деле стоит за столь соблазнительным и щедрым предложением? Какой-нибудь олигарх? Агенты иностранных разведок? Или его улыбчивый обаятельный собеседник представляет еще недавно всесильную структуру, именуемую в просторечии Конторой Глубокого Бурения3? Вот это как раз больше всего похоже на правду… И тогда понятно, зачем понадобилась его работа! Рыцари плаща и кинжала всегда мечтали о возможности держать под контролем всех и вся, а уж управлять мыслями – вообще их заветная мечта! Работа в этом направлении велась всегда, но вроде бы без особого успеха. Приходилось довольствоваться тотальной пропагандой, но в конце концов идеологическая машина начала давать сбои…
После крушения Советского Союза былого могущества этой организации вроде бы поубавилось, но ведь не было в России своего Нюренбергского трибунала! Никуда не делись орлы с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками, наследники Дзержинского-Берии-Андропова… Затаились, ждут своего часа, и не ровен час – дождутся. Вон какой бардак-то в стране! Преступность, коррупция, безработица, цены каждый день растут, и народ уже начинает скучать по «твердой руке», которая наведет, наконец порядок. Еще немного – и самое время въехать во власть на белом коне, отстранив доморощенных политиков-либералов – отойдите, мол, в сторонку! Ничего-то вы не умеете…
Геннадий набрал в грудь побольше воздуха.
– Простите… А откуда вам известно, над чем я работаю? – осторожно спросил он.
Широков посмотрел на него как на неразумного и снисходительно улыбнулся:
– Ну, как вам сказать… Есть люди на свете, у которых профессия такая – все знать!
От этой улыбки Геннадию на мгновение стало не по себе. Некстати вспомнился давешний сон, лицо отца, строгие глаза за стеклами сильных очков… Вот сейчас надо встать и уйти, как давеча собирался. Понятно же, с кем придется дело иметь!
Но встать и уйти Геннадий не смог. Тело, проклятое тело будто приросло к удобному кожаному креслу и двигаться куда-то отказывалось наотрез. При одной мысли о том, чтобы вернуться к привычной, опостылевшей жизни – разваливающемуся на глазах институту, работе, которая никому, кроме него не нужна, Галине с ее непрерывными упреками, – стало так тошно, что хоть в петлю. Миг всего помаячил призрак успеха – даже не успеха, а возможности достичь его, реализовать себя как ученого, выбраться из привычной нищеты, из унылой ежедневной рутины – а уже не хочется расставаться с ним!
Широков помолчал, словно наблюдая за его