– Разве у меня есть выбор?
– Нет, что вы! – возмутился Лессепс. – Не смейте думать, что я намереваюсь вас шантажировать. Эту статью я показал только ради одного – напомнить, сколь пагубен путь изобретателя, забредшего во тьму неизведанного. Я бы не хотел, чтобы мой внук стал жертвой, впрочем, как и я, веяний нового времени и, как ни прискорбно об этом говорить, авантюристов и мошенников, расплодившихся вследствие технического прогресса. Все, что угодно, но только не бомбы, анархисты и прочие ужасы. Прошу лишь следить за его обучением и его работами. Вот ваша задача.
Карета, покачиваясь, скользила вдоль пустынных в поздний час улиц, сквозь морок тумана, пронизанный неясным фонарным светом. Какое-то время оба молчали, думая каждый о своем, был лишь слышен глухой отстук колес о мостовую и скрип рессор. Вскоре экипаж остановился. Лессепс крепко пожал доктору руку, пожелал всяческих удач, и они расстались. Воистину этот человек мог уговорить самого дьявола. Что для него пара миллионов обманутых французов и Иноземцев в придачу?
На следующий день, а точнее, уже поздний вечер, белоснежная лаборатория Иноземцева содрогнулась от настойчивого звонка. Вихреподобный внук месье Лессепса рассыпался в приветствиях и словах благодарности, а следом взлетел по лестнице на второй этаж.
– Вот, значит, каково оно – логово алхимика нового времени, – восхищенно воскликнул он, разглядывая комнату с рабочим столом посередине. Гриффон прыгал под его ногами, радостно виляя хвостом.
«Предатель, вероятно, столь радушно и грабителей, поди, встретил», – подумал Иноземцев.
– Мне будет о чем рассказать. Не каждому выпадает честь попасть в чертоги магического реализма научного прогресса. Удивительно, а ламп вы не пожалели, все освещено, как днем. А где же вы спите? Всюду лишь рабочие кабинеты.
– Нигде, – отрезал Иноземцев и придвинул к краю стола несколько учебников. – Я вообще никогда не сплю. Приступим. У меня мало времени.
Как и предрекал великосветский дед Ромэна, тот не имел никаких способностей к науке. Химия представлялась ему некой романтической особой, которую нужно покорить во что бы то ни стало. Он посвящал ей сонеты, упоенно рифмуя формулы, смысл которых едва понимал, пускался в фантазирование, плел восторженную чушь и вздыхал. Со снисходительной миной Иноземцев оглядел тома его писанины, бережно поданной в бюваре ярко-алого цвета, и не нашел там ни единой хоть мало-мальски толковой мысли, сплошь какие-то метафизические домыслы, плоды воображения и небывальщина.
Но сосредоточенно прочел: уселся в кресло, придвинул светильник, велел ученику штудировать какой-то учебник по солям и кислотам, а сам стал читать. И чем больше он погружался в чтение, тем больше холодело и сжималось его сердце. Лессепс-дед был прав – внук ступил на весьма скользкую дорожку. Ведь сам Иноземцев года три назад таким же болваном был. Беспросветным