– Таня была скрытной девочкой. Месяц молчала. Клещами пришлось вытаскивать из нее ее историю. Да. Ради ее блага. Мы-то думали, что за беда у девочки? Что за тайна такая? Оказалось, плевое дело. Ей Богу, – Карабисиха сухо сплюнула на пол, сделала растирающее движение подошвой, – плюнуть и растереть. Любовь несчастная… такая. Будто бывает любовь счастливая. Главное, к кому? К преподавателю какому-то в институте, ловеласу лысому!
Таня молчала и стойко улыбалась.
– Вообще не понимаю, – встряла еще одна девушка, крепкая, напористая. – Я – Лена, если что, – кивнула она быстро Артему, – лично мне даже представить противно, как можно целоваться со стариком, не то что – в постель к нему… Брр…
– Лена у нас самая честная, – Карабасиха не могла позволить идти разговору самотеком, – всегда что думает говорит – прямо как я! Вот это качество в ней уважаю!
– Старики разные бывают, – отозвалась брюнетка, которая показалась Артему пугающе самоуверенной. Она резко активно жестикулировала ярко наманикюренными руками в браслетах. – Вот, к примеру, режиссер Кончаловский. Такой старик мог бы себе моложе Высоцкой найти… Или Спиваков… Лично я от такого старичка как Спиваков ни за что не отказалась бы. Только увижу, как он за дирижерский пуль прыгает, мурашки идут. Вот мужчина! Настоящий мужик и в семьдесят настоящий!
– А Жасмин я люблю – да-да, вот такое красивое имя у нашей тут главной умницы, – подтянула вожжи Карабасиха, – так это за мудрость не по годам. Это верно! Сколько Тань, твоему-то мужику было? 65? Да это мальчик ведь еще совсем!
Карабасиха загоготала. Артем заметил, что перестал моргать и аккуратно поморгал.
– Танюше нашей мы сразу честно сказали… Да, девочки? – девочки по команде закивали, – ее несчастье от распущенности! Женщина должна себя в детях реализовать, в заботе о них и о муже. Любовь там, страсть – пятое-десятое. Тогда и к развратникам всяким не потянет, и горя от них не будет! Его – Бог судья – дело понятное – на молоденькую потянуло. Но и самой нужно голову на плечах иметь. Ей ведь что захотелось – пикантных приключений, профессору в штаны залезть… Прости меня, Таня, я ведь честно с тобой, как со своей дочерью, всегда что думаю говорю, всю правду-матку, на меня обижаться нельзя, грех на честного и чистого человека обижаться… В штаны залезть к профессору, мол, не прыщавый сокурсник потискает за углом, а уважаемый человек! Распущенность это, да и только.
Таня подложила руки под попу, сгорбилась и опустила голову:
– Он не профессор был, всего лишь доцент, – тихо вставила Таня. – Его никто в институте нашем не уважал. У нас вообще в институте никто никого не уважал.
В Артеме проснулся знакомый… за год своего регулярного общения с ним, он так