– Знаешь ли ты, зачем сюда пришел? – как большая старая горилла Ольга Ниловна встала и передвинула свой стул ближе к Артему. Корпус Артема поддался назад. – Мы сюда ходим не из любопытства. Мы работаем по очень серьезному методу под руководством, конечно. – кивок в сторону Воронович, – Мы тут как одна семья. Даже не семья – и в семьях бывают раздоры. Мы – одна душа. У нас не принято что-либо скрывать. Так что тебя привело к нам? Я на «ты» сразу – без церемоний? Я намного старше тебя, мне можно. Так ответь нам… – активно выдохнула она. – Зачем ты здесь?
Артем пошевелил губами и слишком тихо для себя произнес:
– Наверное, за тем же, зачем и другие…
И совершенно напрасно выдал свой страх. Его все равно не услышали:
– Тут такие правила, – кивок на подоконник, ответный лояльный блеск очков. – Если ты пришел к нам, то нужно эти правила соблюдать. Мы тут все открыты. Я девочкам не раз говорила – только абсолютная откровенность поможет. Посмотри на них! – хлебосольный взмах правой рукой поверх голов девочек. Девочки застыли с бесстрастными лицами.
– Пришли сюда. Серые, несчастные… – Ольга Ниловна поджала губы и закивала.
– А сейчас – смотри, – голос Карабасихи пошел вверх, подбородок – вперед, в глазах – честная гордость, – смотри, как расцвели, как похорошели, куколки мои. Бывало, я, как наседка, усаживалась над каждой. В ущерб себе, забыв про свои интересы… Я ведь такой же участник группы, как и они – разбирала их проблемы, как свои. Но мне не жалко…
– Я самая старшая здесь. Все-все про Метод знаю. Я сейчас тебя со всеми познакомлю, – Ольга Ниловна приосанилась и приготовилась представлять девочек. Вылитый Карабас-Барабас, достающий из сундука своих марионеток:
– Ты сидишь рядом с Анечкой.
Анечка повернулась из глубины кресла и кивнула вверх Артему. Артем кивнул вниз Анечке и они оба одновременно уставились на Ольгу Ниловну.
Анечка была ровно спокойна. В свободном разговоре не участвовала. Группа даже голоса ее настоящего не слышала. Об Анечке ничего не знали. Узнать не старались. Группа во главе с Ольгой Ниловной сразу, как часто это бывало в Аничкиной жизни за стенами театра, выключила ее из своего круга. Анечка была красоткой. Какие же могут быть с такой красотой проблемы? Но если ей хочется, так пусть уж походит, послушает, как вообще люди, ну, то есть другие женщины, не такие красивые, живут. Аничкина внешность раздражала. Ее внимательно обсудили-рассмотрели-разобрали по частям – ноги в икрах толстоваты, глаза близоруки и косят немного, зубки не слишком ровные – и лишь тогда чуть успокоились. К еще большей радости вскоре выяснилось, что Анечке не к лицу сеансы освобождения. Губы ее от злости и ненависти становились тонкими, лоб морщился. И визжала она, как павлин, неожиданно мерзко.
– Смотри, какая она у нас красотка, – представила