его подозрительно бегали из стороны в сторону! Но выбирать мне было не когда, и я сказал. – Да я бы обменял на рыбу и на соль, если ты согласный. У мужика глаза загорелись, и он, не торгуясь, молвил, – согласный я. А я сказал, – товар то у меня не с собой, проехать надо, не далёко! Мужик, в свою очередь, сказал, – упрежу сыновей, что бы ждали меня здесь на дороге, быстро, что- то им сказал, парни развернулись и укатили по просёлку. Подошёл к нам, – ну сидайте, куды ехать то? А ехать было нам не более ста сажён, до кустов, где прятался Митька. Когда подъехали, я крикнул тихо, – Митька, – и услышал, – здесь я! – Загоняй ка, дядя, подводу в кусты, – показал я рукой направление. И вот подводы встали рядом, отбросив полог, – всё на всё, как договаривались, – проговорил я, наблюдая за реакцией мужика. – Да, да, – быстро забормотал он, пытаясь один перегрузить товар, я конечно помог ему, и он скоренько уехал. Теперь, подвода наша, была загружена изрядно, если учесть, что Карюха должна везти её 60 вёрст. В телеге было пять мешков муки, пять мешков ржи, и три мешка овса, я развязал мешок с овсом и насыпал Карюхе полную торбу, сейчас нельзя было экономить на себе. Вот и пришло время расcтавания, прощание было не долгим и скромным, мы не смели при Митьке, по понятным причинам, показывать свои чувства. Я насыпал Устинье в фартук сладостей, ребятишкам, она держалась, что бы, не заплакать. Сказала только, – приезжайте скорее, поклон от нас всех, всем вашим, и быстро, не оглядываясь, пошла до дому. Мы с Митькой сели рядом на мешки и тронулись в обратный путь. Я рассказывал Митьке, какие тут нынче цены на товары, как продавал купцу рыбу и соль, как нас допрашивал патруль, о встрече с Савелием, в общем, обо всём, об уговоре с купцом, Митька всё внимательно слушал, мы были у самого леса. Вдруг на дорогу, с обеих сторон, из кустов вышли те самые угрюмые парни-сыновья, и вынули из-за голенищ ножи, – паря, не слишком ли много в телегу нагрузил? Теперь я понял, почему мужик-отец не торговался, я сунул Митьке в руки вожжи, сказал, – езжай круче, – и вынул пистолеты, парни были уже в пяти шагах, я разом выстрелил по ним. Первый, навзничь, рухнул замертво, второй, держась рукой за грудь, отползал с дороги. Митька, что есть силы, хлестанул Карюху вожжами по холке, и она, как ужаленная, рванула вперёд. Я услышал сзади свист, и, обернувшись, увидел только огромную дубину, летевшую мне прямо в лоб, свет померк в моих глазах, удар был такой силы, что я слетел с телеги, и куда то падал, падал. Карюха, беззвучно хохотала надо мной, и трясла своей головой, а на шее у неё звенели бубенчики, откуда они там взялись, а я всё падал и падал, и бубенчики продолжали звенеть и звенеть. Наконец, я мягко приземлился, открыл глаза, полумрак, над головой, на стене висят часы, только не слышно тик-тик-тик, из-за бубенчиков. О, чёрт, да это же звонок в прихожей, я дома!? Быстро встаю, включаю свет, и иду отпирать дверь, у порога стоит всё моё семейство! Антонина, строгим, недовольным голосом пеняет, –
