тормозить собственными ягодицами по асфальту. Падение было настолько ужасным, что его тело долго крутилось и вертелось по всей траектории «полёта», пока не вынесло прямо на центральную разметку и застыло в позе «цыплёнка табака». Польские автомобилисты старались объехать его и неизвестно, сколько бы он ещё пролежал на пыльном асфальте, но вдруг его глаза отчётливо увидели перед собой очертание грузовика, но у него уже не было никаких сил подняться на ноги. Ему удалось, лишь каким – то чудом, с перевёртыша перекинуться на встречную полосу. В это время огромная фура с прицепом промчалась, в каких – то сантиметрах от него, обдав выхлопными газами. С этого момента, сознание уже вернулось к нему, и голова стала работать быстро и чётко. Когда он увидел свет мощных фар от другой фуры, что поднималась медленно в гору прямо на него, но невиданная сила поставила нашего героя на четвереньки и он, словно собачка, стал перебегать дорогу, да так быстро, что свалился в кювет. А там его снова закрутило и покатило вниз. Очнулся он лишь под утро, вместе со щебетанием птиц вперемешку с пением петухов из соседней деревни, когда вдали, где-то на Востоке, забрезжил рассвет. Силы вконец оставили его и тупо созерцая всю прелесть восходящего светила, он пролежал не шевелясь, почти до полудня. Голодный желудок стал подавать первые признаки жизни и до слуха стал доноситься его жалостливый плач, а позже пришло и ощущение острой боли. Первым делом, Борис попробовал пошевелить конечностями, и когда это получилось, то вдруг появилось забытое ощущения радости от того, что смог самостоятельно встать на ноги. Одежда была окончательно испорчена, тело почти всё стёртое об асфальт, кровоточило. От наручных электронных часов, остался лишь браслет и нижняя крышка циферблата. Боль в теле была настолько сильна, что заглушала ту, что ранее была в порезанной ступне. Стёртая ткань рюкзака говорила о том, что именно она спасла куртку «Аляску» и это была единственная вещь, что уцелело в этой катастрофе. Пришло ощущение холода и, взвыв от боли, он попытался надеть куртку, что, к счастью, ему удалось. Благо орать можно было вволю, и он, какое – то время просто орал во всю Ивановскую, пока голосовые связки не стали давать сбой и только тогда, когда пустил петуха, он, наконец – то, угомонился. В общем, всё как в фильме «Волга-Волга»: Да ты кричи не кричи, а кричи совершенно секретно!»
Лягушка «Царевна»
На дне рюкзака он нащупал булку польского хлеба и трясущимися руками, измазанными в крови, он подносил к таким же окровавленным губам кусочки ржаного мякиша. Неизвестно, чего больше он съел – хлеба или собственной крови, так как во рту постоянно ощущался её солёный привкус. То, что язык не был прокушен зубами, вселяло хоть какую – то долю оптимизма и уверенности на скорое выздоровление. Умывшись в ручейке (или в сточных водах?), что убегали мимо него вниз по канаве, наш путник не рискнул выходить на трассу, дабы не привлекать внимания, и, слегка пошатываясь, поплёлся вниз с горы по пересечённой местности, через поле с
