Клеопатра вышла на сушу и вся извалялась в грязи. Эта черная жирная грязь так похожа на жидкость из Вавилонии, которая сильно горит, но эта грязь приятна и защищает от солнца. А когда затвердеет на теле она, можно снова возлечь на тишайшую воду морскую. И тогда появляется ощущение, будто маленькими частичками скверна от тела ее отшелушивается и тает в воде. Вверху – только небо, вокруг – гладь спокойствия, внутри – лишь блаженство. Любила царица Египта Ям га Мелех царя норовистого Хордоса.
Но Хордос, конечно же, не одобрял эту тягу царственной египтянки к его территории. Он стоял малым лагерем неподалеку от места развлечения дамочки и ожидал, когда она соизволит с ним встретиться. А Клеопатра не торопилась, подозревая, что царь иудейский издалека наблюдает за нею. И купалась, купалась.
Но совсем не плотские мысли овладевали Хордосом, – можно было бы одной его стражей перебить изнеженное войско египтян, а эту похотливую девицу засолить, как рыбу, на веки вечные на месте же купания. Но – рискованно. За это разгневанный император с его легионами расправится со всем его царством. Терпение! Терпение, царь! Возможно, александрийские евреи исполнят задуманное.
Хордос, сидя под темным навесом, с высокой скалы смотрел, как бесстыдная девка, впрочем, отсюда казавшаяся рыбьим мальком, извалялась в глине священной, в воду вошла, легла на нее, и, избавившись от грязевого покрова, переползла на деревянное ложе. Одна в целом море.
– Если б не Рим! – шепнул Хордос в сильно сжатый кулак свой.
Вынырнув из воспоминаний, царь выпил вина и бросил с размаху чашу, она, звеня, покатилась по полу.
– Я тащил на себе всю страну. Спас евреев от римского рабства. Четверть века уже процветает ха-Эрец – немало. Подросли малыши по стране, не погибли от недорода и жажды. К миру привыкли. А меня всю жизнь попрекают, что я не еврей… И даже жена моя полагала, что я ей не ровня, пока не убил! Все на свете терзали меня!.. И придумали изверга славу худую. А теперь еще Бейт-Лехемские дети…Раздался серебряный звон, предупреждающий, что кто-то решился нарушить царский покой. Это был придворный распорядитель, сообщивший, что явился Кохен гадоль, и срочно просит принять. Хордос кивнул в знак согласия и прикоснулся к еде, наконец. По виду вошедшего верховного священнослужителя было заметно сильнейшее его раздражение и негодование:
– Что устроил ты в Бейт Лехеме? По всей земле распространятся зловредные для государства слухи, будто вырезаны там все дети!
Захмелевший Хордос с хитринкой во взгляде спросил:
– А откуда ты знаешь, что там произошло?
– Мне доложили…
– Кто же мог доложить? Разве не всех лазутчиков ваших поубивали? – Хордос стал говорить начистоту. – Я это сделал