На них нападает уют
И спадает блаженство, от ангелов пух
Радости эти безмерно цени
а то онемеешь, ослепнешь, готов
Ты без ангела к черту
Попасть в пожизненный плен
И мартышкой суп зреть через черта очки
И не видеть что кость – человека
Бульон – это кровь.
Видишь, там вдалеке, возвышается мост?
Невского он, Александра мост, друг!
Новгород хоть и топил он в крови
За Ганзейский союз. Но он наш
Он Святой, он врага утопил на Чудском
Так и мы – торгуя иди и смотри
За сколько тынге попадаешь ты в плен.
Заставляй равноправно торговлю вести
Имей с собой меч – это щит и очки.
21.05.2017 г.
Неоконченная инструкция механическому цензору
Зачем был создан Интернет?
Для контроля за посылкой
Для в банке – что там на обед?
Для купли капли трепли нег
И к внукам застолбить билет
И в переулке толпы «Вэлком!»
Не мялись чтобы там без толку:
«Там хорошо, где вас уж нет!» —
Предупредить, сплавляя к белкам.
И для покупки спецодежд
Не выходя из шхер на Марсе
Не покидая будуар, поселфить
Низы фельдмаршалу на марше…
Но не для грязи и для фальши.
На это – робота запрет.
А в остальном, приятней, дальше!
Дальше-дальше-дальше-киборг
Политический эстет!
02.05.2017 г.
Роман Айзенштат
Роман Айзенштат родился в 1946 году в городе Минске. До 45 лет проживал в Белоруссии. Был членом Союза журналистов СССР, членом Пресс-автоклуба СССР. Печатался в республиканской и союзной прессе, автор ряда текстов песен белорусских, российских и израильских композиторов. С 1991 года в Израиле. Автор трех поэтических сборников, вышедших в Израиле и Германии. Публиковал стихи в Белоруссии, Украине, России, США, Германии, Израиле. Член Международной гильдии писателей, член Союза русскоязычных писателей Израиля.
Вечная привязанность
И Пегас опустил свои крыльица —
За бугром исчезает кириллица.
Здесь другие у букв начертания,
Попривыкнешь? Лишь нужно старание?
Вот латинский, иврит, вязь арабского —
Не изменишь характера рабского.
Растворились в крови эти буковки,
Бережем, как тюльпанные луковки.
В каждой вкус молока материнского,
Ты прости, изощренность латинского.
Здесь другая у букв геометрия,
Только к старой привязан до смерти я.
Я безвестен, как самый известный поэт,
Между мною и ним почти разницы нет.
Он известен только в самых узких кругах,
Я – безвестен в самых широких слоях.
В свой бывший дом, когда вернусь я строчкою одной,
Мальчишка, что меня не знал, поймет: «Да, он
родной!»
Он повторит ее не раз, смакуя каждый слог,
Он совершит,