Едва мы оказались у борта «Конвента» – я буквально разинул рот, изумленный высотой судна, шумом волн, ударявшихся о борта, и оживленными возгласами матросов, – Хозизен объявил, что мы с ним как гость и хозяин взойдем на корабль первыми, и приказал спустить тали[5] с грот-рея. Меня поспешно подняли на воздух и опустили на палубу, где капитан уже дожидался и тотчас же опять взял меня под руку. Так я стоял некоторое время, чувствуя головокружение, скорее даже страх, потому что все вокруг колыхалось. Но мне понравились новые объекты, которые я увидел, а капитан, указывая на самые интересные из них, объяснял мне, для чего они предназначены, и громко произносил их морские названия.
– А где дядя? – спохватился я, озираясь по сторонам.
– Да, – отозвался Хозизен, и лицо его внезапно приняло свирепое выражение, – в том-то и вопрос.
Я понял, что погиб. Собрав все силы, я вырвался, бросился к борту и заметил шлюпку, уже развернувшуюся в сторону города; дядя сидел на корме.
– Помогите, помогите, убивают! – пронзительно закричал я, и мой вопль разнесся по обе стороны гавани.
Дядя обернулся – я встретил его искаженный злобой и ужасом взгляд. Это последнее, что я запомнил: сильные руки оттащили меня от борта. Потом вдруг ударила молния – я увидел вспышку света и упал без чувств.
Глава VII
Плавучая тюрьма
Я очнулся в темноте и ощутил ноющую боль во всем теле, я был связан по рукам и ногам, и меня оглушало множество незнакомых звуков. Я различил рев воды, как у громадной мельничной плотины, тяжелые всплески волн, сильный шум парусов и громкие крики матросов. Все кругом то с головокружительной быстротой вздымалось, то столь же быстро устремлялось вниз, а я чувствовал себя таким разбитым, что вообще не понимал, где нахожусь. Путаные мысли мелькали в моем мозгу, пока я не осознал, что лежу где-то внутри злосчастного брига, что ветер, похоже, усилился и начался шторм. Мною овладели мрачное отчаяние, горькое раскаяние в своем безрассудстве и безумный гнев на дядю. Я снова впал в забытье.
Когда я пришел в себя, тот же рев, те же беспорядочные сильные толчки оглушили меня и принялись трясти, как куклу. Ко всем моим страданиям добавилась морская болезнь человека абсолютно непривычного к морю. Пока я рос, я перенес немало испытаний, но ни одно из них не могло даже сравниться с тем, что я пережил в первые часы пребывания на «Конвенте», ни одно так не терзало мне душу и тело. Я услышал пушечный выстрел и рассудил, что, наверное, экипаж брига не в состоянии справиться со стихией и подает сигналы бедствия. Я обрадовался: уж лучше погибнуть в океане, чем сгинуть в рабстве.