Приезжие переглянулись.
– Держу пари, Корантен, – сказал тот из них, что был постарше, – это и есть мой Мишю!
– Мы вместе с вами свиней не пасли, – сказал управляющий.
– Тут вы правы. Но оба председательствовали в якобинских клубах, гражданин Мишю, – отвечал старый циник, – вы – в Арси, я – в другом месте. Вот только, милейший, учтивость в духе «Карманьолы»[26] давно не в моде!
– Похоже, этот парк очень велик, мы можем заблудиться. Если вы – управляющий, дайте нам кого-то в провожатые. Мы идем в господский дом, – тоном, не допускающим возражений, заявил Корантен.
Мишю свистнул, подзывая сына, и снова занялся карабином. Корантен окинул Марту безучастным взглядом; его же спутнику она явно понравилась. Он заметил, что женщина сильно встревожена, – в отличие от старого развратника, куда больше заинтересовавшегося карабином. Казалось бы, мелочь, однако она позволяла понять различия в их характерах.
– По ту сторону леса у меня кое с кем назначена встреча, – проговорил управляющий, – поэтому я не могу услужить вам лично. Это мой сын, он проводит вас к господскому дому. По какой дороге вы прибыли в Гондревилль? Не лучше ли было зайти через Сен-Синь?
– У нас тоже были дела в лесу, – сказал Корантен без малейшего намека на иронию.
– Франсуа, – сказал Мишю, – проводи господ к замку, но так, чтобы их никто не увидел; они не любят ходить проторенными тропами. Однако сперва подойди ко мне, – добавил он, не спуская глаз с чужаков, которые, переговариваясь вполголоса, уже удалялись по дорожке.
Мишю поднял сына и поцеловал его почти торжественно, чем лишь подтвердил опасения жены. У Марты по спине пробежал холодок, и она растерянно посмотрела на мать, зная, что плакать ей ни в коем случае нельзя.
– Теперь беги! – Управляющий отпустил мальчика и смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не скрылся из виду.
Тут Куро залился лаем, поглядывая в сторону фермы Груаж.
– Никак Виолетт едет! – воскликнул Мишю. – В третий раз за утро… Что бы это могло означать? Хватит, Куро!
Через пару мгновений послышался топот лошадиных копыт.
Показался Виолетт на лошадке, каких обычно держат в хозяйстве фермеры в окрестностях Парижа. Его коричневое лицо под круглой широкополой шляпой было изрезано морщинами, отчего казалось более темным, чем было на самом деле. В серых глазах, лукавых и блестящих, таилось вероломство. Худые ноги в белых полотняных гетрах болтались рядом со стременами, и создавалось впечатление, что вес его тела держат грубые, подбитые железом башмаки. Поверх суконной синей куртки был накинут шерстяной плащ в черно-белую полоску. Курчавые седые волосы спадали на шею. Одежда, серая коротконогая лошадка, манера сидеть в седле – выставив живот и откинув назад верхнюю часть туловища, – грубая потрескавшаяся ладонь землистого оттенка, придерживавшая истрепанные, поношенные поводья, –