В вузах шли последние экзамены. 22 июня в библиотеке начался обычный трудовой день. К 12 часам общий зал бы заполнен, даже была очередь, чтобы пройти в него. В комнату выдачи быстрыми шагами вошла член дирекции, дежурившая в тот день по библиотеке Анастасия Иннокентьевна Толстихина. Подойдя к библиотекарям, она сказала: «"Включите радио". – "Что случилось?" – "Война"». «Я вошла в зал. Сотни людей сидели, склонив головы над книгами, еще не зная этой страшной вести. Я должна была оторвать их от этой спокойной мирной жизни, включив радио. Эта минута запомнилась мне навсегда. Подойдя к репродуктору, я сказала: "Товарищи! Включаю радио" … больше говорить было не нужно, радио все договорило. Страшная весть о войне всколыхнула всех. В зале начался шум, плач, крики. Все бросились сдавать книги. Многие прощались, так как прямо от нас шли в военкомат. Через полчаса зал был пуст…», – вспоминала одна из сотрудниц библиотеки.
«Мы всегда очень аккуратно слушали радио, но надо же было так случиться, что на этот раз мы пропустили его. Мы были на даче и было воскресенье. Чудесный день, солнце», – вспоминала утро 22 июня 1941 года историк Милица Васильевна Нечкина. «По дорожке прибежала седая Зинаида Васильевна. – Вы слышали? – Она была совершенно белая. – Война! Бомбят наши города – Киев, Севастополь, это сказали в лавке, кто-то пришел из деревни. – Вздор, не может быть!»
Писательница Мария Иосифовна Белкина, жена критика, библиографа Анатолия Кузьмича Тарасенкова, вспоминает: «И сразу все оборвалось, все стало нереальным: все хлопоты, планы, желания, надежды, все споры, ссоры, вся жизнь… Тарасенков побежал в Союз, я пошла за ним, там было уже людно. Мне кто-то сунул страницы разорванной на части телефонной книги Союза писателей, я набирала номера знакомых и незнакомых и механически повторяла: в два часа (кажется, в два часа!) митинг в Союзе писателей на Воровского. И был митинг в том самом сологубовском – Наташи Ростовой – особняке. Митинг был короткий – все куда-то торопились. С трибуны маленькой сцены говорили, кажется, Фадеев, Эренбург, Ставский, не помню точно, помню, как рыдала Караваева. Потом все запели: "Это есть наш последний и решительный бой…"» Такие же стихийные митинги прошли по всей Москве.
«В Университете необычные строгости с пропусками, проводят работу по затемнению. В бюро говорят, что необходимо установить дежурство, предлагают часы. Мы выбираем 23 число с 8-ми до 4-х дня. Едем в общежитие. Не успели приехать, как сообщают: к 11 ч. вечера – снова в Университет. Общее комсомольское собрание. Радио ничего нового не сообщает, передают песни и марши, – записывает в дневнике студент Владимир Гусев. – В 11 ч. мы в аудитории, битком набитой нашим братом. Духота. Открывает митинг комсорг от ЦК ВЛКСМ. Говорит нескладно, очевидно, волнуется. Вслед за ним начинаются горячие выступления участников борьбы с белофиннами. Особенно хорошо из