Дикие пчелы на солнечном берегу. Александр Ольбик

об одном и том же лясы точить, – продолжал Александр Федорович. – Ты мне все равно не поможешь, а подбивать к согласию не надо…

      Лука помолчал, обдумывая слова Керена, а обдумав, сказал:

      – Значит, по-твоему выходит так: все – в колхоз, а тебе одному – воля вольная? Исключение сделать из правила? А зачем же тогда мы делали революцию? Кто я, например, до нее был? Находился в услужении у своей тетки. Мать рано померла, отца…

      – Небось, к стенке поставили?

      – Нет, отец в империалистическую погиб. – Карданов вертухнулся со спины на бок и подперся локтем. – Тетка, стерва, понукала мной, как могла…

      Александр Федорович, справившись наконец с занозой, рассеянно поглядывал на своего подельника. У деда брови лохматые, изгибистые, и где-то под ними поблескивают искорки несогласия. Он вроде бы и слушает Карданова, и в то же время, что опять же было заметно по его глазам, думал какую-то далекую свою думу.

      – Сколько ж тебе тада было годов? – вяло поинтересовался Александр Федорович. К его плечу плотно прильнул Ромка и настороженным взглядом следил за Кардановым.

      – Не то десять, не то одиннадцать… Я этим чего хочу сказать? Лично мне советская власть дала многое: свободу от тёткиной тирании, хорошую работу, твердый заработок и главное – людской почет и уважение.

      – Если не секрет, кем же ты служил, Лексеич? Можа, артист…