Сейчас богатырская стать помполита к месту. Кажется, на мостике нет более прочной и устойчивой опоры, чем этот человек-гора. Нынешняя трепка способна сбить с ног любого, кроме него. Он помогает удержаться на ногах зазевавшимся, да к тому же сыплет шутками. Палуба уходит из-под ног?
– Американцы с их «русскими горками» за такой аттракцион деньги бы платили, – говорит он, – а нам страна оклад положила. Цените, товарищи! Правда, крупно не хватает восторженного или испуганного визга, но это издержки. Мы боевой корабль, нам тут женщины и дети не положены…
Волна с размаха бьет в бронированные стекла боевой рубки?
– Между прочим, – замечает помполит, – на Севере пришлось бы ее скалывать. Это для линкоров волна до рубки -редкость, а вот когда я ходил на Шпицберген за угольком на трампе в пять тысяч тонн…
Он говорит ровно, немного безразлично, и его слова успокаивают, если не сутью, так безмятежным тоном.
Только когда мать всех волн, дважды длинней, чем «Фрунзе», ростом до пулеметных площадок на мачтах, вырастает впереди – помполит молчит. Теперь все слова принадлежат командиру, живой утес лишь подпирает решение своим авторитетом. Когда удар минует, и короткий взгляд назад покажет, что корабль остался без венчающей башенную мачту стеньги с антеннами, – Патрилос вновь начнет шутить и балагурить.
– Это хорошо, – скажет он. – По крайней мере, никто не примет наш «Фрунзе» за новенький корабль с зеленым экипажем. Смотрят не на то, насколько тебя потрепало, а на то, в каком виде ты позволяешь себе войти в порт.
14.30. Линейный крейсер «Фрунзе», боевая рубка
Капитан третьего ранга Ренгартен вошел в рубку. За его спиной с тяжелым вздохом затворилась броневая дверь -слегка изогнутая стальная створка двенадцати дюймов толщиной. Он на мгновение задержался, не оборачиваясь к командиру корабля, пережидал очередной момент смены взлета корабельного носа на падение. Зато потом – чеканный