– Товарищу полковнику, товарищу полковнику…, – дразнил его туляк, – Там он «товарищ полковник», за воротами, а в погранвойсках, потому как мы энкаведе, это не так называется.
– А как? – искренне удивлялся Павел.
– Капитан госбезопасности, – на этот раз отвечал хабаровец, подняв к небу палец в вязаной коричневой перчатке, – вот как!
– Понял…, – хмуро кивал Павел и зажимал в ногах свой тяжелый мешок. Он и чай потом пил из кружки, не выпуская из-под ног своей тяжелой поклажи.
– Служить, значит? – спросил туляк задумчиво лишь для того, чтобы не потерять нить разговора.
– Верно…
– Так точно, а не «верно»! – вновь издевательски подлавливал его хабаровец.
– Так точно! Служить. Я сам попросился. Мне отсрочку на год давали, как всем у нас в деревне… мужиков-то совсем уж не осталось… А я все равно говорю, хочу в Красную Армию… Вот прислали…
– В НКВД тебя прислали, на границу, – как-то вдруг невесело буркнул хабаровец, – А где мужики-то ваши?
Павел засмущался и ответил в полголоса, сумрачно:
– Тамбовские мы.
– Ну и чо! – удивился хабаровец, – А мы хабаровские.
Но тут неожиданно за Павла как будто вступился туляк:
– Слыхал я…, пошинковали их в двадцатых шибко. Контрреволюция, вроде, банды, кулачье всякое… К нам они тоже драпали тогда. Я того не помню, мальцом еще был, а батя говорит, по ночам в окна стучали – пустите, ради Христа, с детьми, мол… Кого пускали, а кого…в шею и за порог. Иди, мол, стороной! Без тебя тут всякого хватает!
Он вздохнул тяжело. Хабаровец насупился.
– Так ты, паря, из этих…из кулаков, что ли! Контрреволюция, стало быть?
Павел вскочил на ноги и, как будто задыхаясь, выкрикнул:
– Да я тебе…!! С наганом стоишь тут! Думаешь, все можно? Какая я тебе контрреволюция? Кулака нашел! Да я комсомолец, если хочешь знать! Один на всю деревню. Впроголодь всю жизнь! Шестеро сестер, мать…одна, батя-то наш помер… В колхозе они все! От зори до зори! Контрреволюция! Сам ты контрик!
– Да ладно тебе! – успокаивал тульчанин и недовольно, с обидой почти за земляка, стрелял глазами в хабаровца, – Вроде, тихоня тихоней, а вон как тебя разобрало-то!
Тогда он и протянул Павлу кружку с чаем и с двумя осколками серого сахара.
– На вон…, чайку похлебай! Еще навоюешься, тихоня! Тут, брат, граница! Держи ухо востро!
Павел, все еще хмурясь, взял в руки обжигающую пальцы кружку и вспомнил, что и помощник военкома говорил ему «держать ухо востро». Дельный, оказывается, был совет. А то…«мужиков не осталось, сам попросился на службу». Кто его за язык тянул!
Один за другим прошли сквозь дежурку командиры в тулупах и шинелях. Все были в зеленых фуражках, продрогшие, с красными ушами от мороза.
Хабаровец бурчал им вслед:
– Фарсят командиры, зимнюю форму сами же нарушают и сами же требуют! Вон, уши аж отваливаются!
Зашевелились, разбежались заспанные