Поэт-песенник производил тоже довольно странное впечатление. Был молчалив, сдержан, в разговоры с соседями старался не вступать. Но как только в камере появлялось какое-либо постороннее лицо, как то: надзиратель, уборщик, следователь или кто-то еще рангом повыше, – поэт преображался. Звенящим от восторга голосом он начинал читать стихи собственного сочинения, в которых прославлялся вождь всех времен и народов. А когда его уводили на допрос, еще долго можно было слышать его удаляющийся по коридору голос, выплевывающий под мрачные своды Бутырки здравицы в честь великого Сталина. Кончил поэт тем, что был отправлен в тюремную психушку. Что с ним стало потом, история умалчивает.
В этой «компании» только профессор более всего походил на нормального человека. Он первым делом ознакомил дядю Антона с тюремными порядками и преподал ему самый главный урок поведения на допросах: «Не пытайтесь вести себя, согласно нормальной человеческой логике. Не пытайтесь доказывать очевидное и не думайте, что вам удастся достучаться до их разума. Ни в коем случае!.. Заставьте их играть в свою игру. Они – в шашки, вы – в шахматы; они – в домино, вы – в лото. И так без конца. В конце концов им это надоест, и они отвяжутся. Вот я, к примеру. Меня обвинили в шпионаже, и я, чтобы не мучить ни себя, ни их, тут же согласился: да, я – шпион. Как они ликовали!.. Чуть не лобызали в уста!.. Но я их пыл тут же охладил. Согласился, что шпионил в пользу… Лихтенштейна, и все тут. Если бы вы видели, как они огорчились! Лихтенштейн их совсем не устраивал. Слишком карликовое государство, и шпионаж в его пользу звучит как-то по-детски, несерьезно. Попробуй рапортовать начальству, мол, диверсанта из Лихтенштейна разоблачили! Сам за такие шутки в места не столь отдаленные загреметь можешь. Меня ни расстрелять, ни в лагерь отправить нельзя: весь ГУЛАГ со смеху помрет. О!.. Они были очень щедры: предлагали на выбор чудесные страны. Одна лучше другой! Германия, Франция, Италия, Греция, наконец!.. Но я стоял на своем: Лихтенштейн. Хоть ты тресни!.. И что вы думаете?.. Они от меня отстали, уже три недели никуда не вызывают. Советую вам последовать моему примеру. В нашем с вами положении это единственный выход».
И так получилось, что урок профессора не прошел для Антонишкиса даром. На первом же серьезном допросе он интуитивно повел себя так, как советовал ему профессор. «Когда следователь попросил меня назвать свое имя, отчество и фамилию, мне вдруг стало так скучно, что я решил про себя: на дурацкие вопросы отвечать не буду. Они ведь и так знают, кто сидит на табуретке перед ними». Однако оказалось: соблюдение всех формальностей имеет в «органах» очень важное значение. Без ответа на этот вопрос дознаватель не мог двинуться дальше, а подследственный