– Аккурат в субботу, кажись. А вот число… Что-то запамятовал, – закатив под лоб уже изрядно залитые водкой глаза и загибая пальцы один за другим, забормотал Иван.
В Москву, разгонять тоску!
Днем коронования было назначено 14 мая. Однако Ники и Аликс выехали из Питера намного раньше намеченной даты. Там, в Первопрестольной, их ожидали большие хлопоты. Шестого мая поезд с императорской четой и сопровождавшей их многочисленной свитой прибыл на Смоленский вокзал Москвы, где им была организована пышная, многолюдная встреча. Здесь собрались члены императорской семьи, высокие сановники и чиновники империи. Вся площадь перед вокзалом была заполнена толпами народа.
Выйдя из поезда, Ники и Аликс в сопровождении дядюшки Сергея Александровича направились к специально сооруженному и шикарно обставленному павильону, над входом в который красовался государственный герб Российской империи, а на устремленном в яркое майское небо флагштоке гордо развевался императорский штандарт.
По такому торжественному случаю Ники решил обрядиться в красный мундир Екатеринославского полка. Грудь вперед, подбородок вверх, – таким предстал он перед рукоплещущей толпой. Следом за ним, одной рукой придерживая край длинной, пышной юбки, а другую манерно отставив в сторону, выпорхнула Аликс.
Отделившись от яркой шеренги застывших в почетном карауле гвардейцев, с шашкой наголо, навстречу им шагнул командующий войсками Московского гарнизона великий князь Владимир Александрович.
Ники слушал его рапорт со счастливой, рассеянной полуулыбкой, оглядывая застывшие шеренги гвардейцев, пеструю толпу народа, плотно сбившуюся в оцеплении солдат, на очертания окружающих площадь домов, своей странноватой, разномастной архитектурой так не похожих на изысканные петербургские дома-дворцы, на прозрачную зелень тополей, обрамляющих привокзальную площадь…
«Все здесь иное, незнакомое, непонятное и какое-то нереальное, что ли… – подумалось Ники. – Все не так, как в родном и знакомом до мелочей Петербурге. Ощущение такое, будто оказался совсем в другой стране. А что же там, дальше, за Уральским хребтом, за лесами и долами?..»
Ему представилось это мглистое безбрежье, эта непонятная и жуткая бесконечность доставшейся ему в наследство страны, и он вздрогнул от вдруг навалившейся на него невыносимой тоски. Ему захотелось бросить все и всех, вернуться в теплый, уютный вагон и, забившись в угол, накрывшись теплым, мягким одеялом, слушать мерный, успокаивающий перестук колес поезда, уносящего его назад в Царское.
Глубоко погруженный в свои мысли, Ники не заметил, что дядюшка уже закончил свой доклад. И теперь он, и вся свита, и стоящие в почетном карауле гвардейцы, и тысячеглазая толпа – все устремили к нему свои вопросительно-встревоженные взоры.
– Что-то не так, государь? – озабоченно, вполголоса спросил великий князь.
– Нет, нет, все хорошо… – очнувшись, успокоил