– Да тут кусок в горло не полезет после таких известий! – огорчённо покачала головой Елена и присела на краешек скамьи.
– Ешьте, ешьте, – чуть ли не приказным тоном произнёс старик Никифор, и первый потянулся за куриной ножкой. – Ратмир прав: неизвестно теперь, когда поесть удастся.
Ратмир, присев на лавку, натянул на стройные ноги мягкие сапоги-ичиги, набросил на себя кафтан и посмотрел на Теодора:
– Скажи-ка мне, мой юный друг, ты за коняшками нашими присмотрел?
– А как же! – с набитым ртом отозвался тот, держа в руке кусок пышного рыбного пирога. Затем Теодорка быстро проглотил то, что у него было во рту, и зачастил: – Мамушка меня разбудила совсем рано утром и отправила на конюшню воды и сена подложить лошадям нашим. Да ты же сам как раз из дальней избы вышел и к нам сюда воротился спать…
– Глазастый не по годам, – усмехнувшись, прервал его Ратмир. – Дальше-то, как было?
– А дальше, задав лошадкам корма, я и пошёл за забор птичьи гнёзда искать. А там как раз те мужики меня и позвали и…
– Ладно, дальше я всё сам слышал, – опять прервал его Ратмир и озабоченно спросил: – А узнать тех мужиков ты сможешь?
– А как же! Ты же знаешь, дяденька Ратмир, что у меня глаз – алмаз! – с готовностью воскликнул мальчишка. – Прямо сейчас пойдём признавать?
– Да нет, Теодорка. Сначала я схожу – разведаю, что там почём. А потом уж дальше будем решать что делать.
– Ты это … поаккуратней там, Ратмир, – дожёвывая кусок баранины, вступил в разговор здоровяк Василий. – Если что – свисти что есть мочи, как ты умеешь свистеть, и я мигом буду к тебе на подмогу.
– Да уж, Ратмирушка, поостерегись там, – подошла к нему Елена и прикоснулась рукой к рукаву его шелковой рубашки. – Нам ведь без тебя никак. Сам знаешь…
– И на меня не обижайся, Ратмир, – подбежала к нему карлица Авдотья и обняла скомороха за ногу. – Ты же знаешь, что мы всё равно тебя все любим. А то я просто по глупости тебе наговорила всякого…
– Я постараюсь, – улыбнулся Ратмир и вздохнул: – Ну, с Богом! – и шагнул за порог.
Глава 4
Скрипнула входная дверь в сени.
– Кто? – не оборачиваясь, глухо спросил Светозар Алексеевич, продолжавший стоять на коленях возле бездыханного тела дочери.
– Это я – Устин, батюшка. Принёс вот чаши с водой и кашей…
– Ставь на окно, – не поднимая головы, произнёс боярин.
– Так положено-то на покойницу ставить, батюшка…
– Я тебе сказал – на окно!
– Да, да, батюшка. Ты только не сердись, родимый. Всё сделаю, как скажешь… Вот и монетки медные принёс… Сейчас класть на глаза-то