Шёл одна тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год и двадцать четвёртый год правления царя Ивана Грозного на Руси. Вот уже третий год народ всей державы стонал под гнётом новых жестоких царских слуг – опричников. Ведь, поссорившись с боярами и опасаясь мести с их стороны, Великий государь сбежал из Москвы и основал в Александровой слободе вторую столицу. Здесь же он и набрал себе новой войско опричь основного. И стали его воины называться опричниками. Вот тогда и стал Великий государь Иван Четвёртый править из Александровой слободы с их помощью и при полной их поддержке. А призванные на службу к царю в противовес боярскому сословию опричники взялись рьяно исполнять свои обязанности по поиску, разоблачению и наказанию тех, кто что-то замышлял против царя и государства. Вместе с попавшими в опалу боярами жестокому наказанию подвергались все их близкие, холопы и принадлежавшие им крестьяне…
Плохие погодные условия одна тысяча пятьсот шестьдесят восьмого года оставили большую часть страны без урожая, и во многих районах страны наступил голод. Недовольство титулованной знати и народа пресекалось царём и опричниками самым жестоким образом.
Глава 1
Неподалёку от огромного подворья боярина Скобелева шелестело пожухлыми колосьями пшеничное поле. Дождя не было с конца весны, и чахлые колоски едва качались под слабым ветерком. Почти не было слышно птичьего гомона. Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало припекать. Трое мужиков в белых холщовых рубахах, подпоясанные видавшими виды поясами, сгрудились в нескольких метрах от края поля. Они периодически утирали взмокшие лбы от подступавшей жары рукавом рубахи и, молча, обескуражено смотрели на тело юной девушки, лежавшее перед ними прямо на помятых пшеничных колосьях…
– Кто же это её так?! – покачал головой высокий, жилистый мужик лет тридцати пяти. Он запустил пятерню в свою густую русую бороду и в волнении перебирал её заскорузлыми пальцами.
– Кто ж теперь знает… Погубил какой-то ирод девку… снасильничал, видать, и придушил … – хмуро отозвался второй. Ростом он был пониже, с копной каштановых волос на голове, стриженных «под горшок». Борода такого же цвета, с лёгкой проседью, едва доходила ему до груди.
– А ты откуда знаешь, что придушил? – спросил первый, продолжая перебирать пальцами густую бороду.
– Так вон же у неё на шее какие синяки! – воскликнул второй и указал пальцем на тоненькую, с синими пятнами, шейку девушки. Прятаться надо, братцы. Как только боярин узнает, что кто-то его единственную дочку жизни лишил – так сразу озвереет и всем нам достанется. Не станет разбирать – кто прав, кто виноват. Все под плеть пойдём, пока не дознается, кто этот самый убийца… – озабоченно добавил он.
– А ведь Макар дело говорит, ребята… Уж больно скор на расправу наш боярин, Светозар Алексеевич. В прошлом году вон, считай, всю Сафроновку посёк плетьми за нечаянную порчу ржи, – взволнованно заговорил молчавший до этого третий мужик с чёрной смоляной бородой по пояс. Он тоже был высок и кряжист. Старенькая суконная шапка едва держалась на его плохо выбритой голове.
– Да уж… тогда он и пастушка малого не пожалел. Умом-то и сдвинулся Андрейка после той расправы… Только матушку свою Акулину криворукую до себя и допускает, когда она ему в норку его земляную еду какую приносит… – отозвался Макар и озабоченно почесал затылок.
– Вчера только смех её колокольчиком слышал. А теперь вон холодная лежит, уже никогда не повеселит батюшку с матушкой… А глаза у неё неприкрыты, ребята… Страшно как-то… – испуганно произнёс высокий, жилистый мужик.
– Эх, монет с собой нет – глаза прикрыть бы. Надо хоть личико платочком укрыть, а то ведь так и начнёт высматривать, кого с собой утянуть… Подай платочек её, Дормидонтка. Вон у куста валяется… – указал куда-то в кусты коричневым пальцем Макар Так как? Расходимся и молчок, пока кто другой не найдёт Богданушку нечаянно в пшенице? Как будто знать ничего не знаем… – продолжая волноваться, предложил чернобородый мужик. – Можно и так, Арсюшка, да только не по-христиански это будет. Баба, хоть и не человек как бы, но Богданушка всегда была добра к нашему брату. И деток наших не обижала, сахарком когда могла – баловала … – подал расписной, шёлковый платочек жилистый Дормидонт. – Прав Дормидонтка… Хорошая была девка… И характера лёгкого была, и весела, и разумна не по летам. Помните, как она тайком от боярина на конюшне жеребят всё мазями да порошками лечить бралась? – Все помнят, чего там… Один только и сдох, а остальных она вылечила. Только боярин с нами чикаться не станет… Коли узнает, что Богданушка светлицу без его разрешения покидала, то сразу нас всех в норки земляные загонит, как Андрейку …
– И то, правда… Что же делать-то, ребята? Не миновать нам плетей, если узнает от нас… – схватился за голову Арсений.
– Гонца надо послать.
– Вот тебя, Дормидонтка, и пошлём.
– Ага, фигушки… Доносчику как раз первый кнут и будет… Эй, прячься, вон там кто-то идёт. Да присядь же ты тоже, Арсюшка! Вымахал вон с версту коломенскую. Всю макушку твою видать… – ткнул его в плечо хмурый Дормидонт.
– Ага, а твою, можно