Никто не знал, что полтора года назад воевода князь Витебский Юрий Радзивилл по совету короля написал тайно Андрею Курбскому. Он предупреждал Курбского, что его ждет смерть от царя Ивана, как и многих до него ждала она, – Алексея Адашева (сбылось!), Шуйских и Бельских (сбылось!), – и приглашал его, оставаясь в своей вере, перейти на службу к Сигизмунду-Августу. Андрей ответил отказом. Потом было второе письмо от Юрия Радзивилла – умное, откровенное, и опять Курбский отказался, но, несмотря на это, пришло третье вместе с охранной грамотой короля Сигизмунда. Грамоту отнял комтур Гельмета, но письма от Юрия Радзивилла остались: Курбский сохранил их под платьем. Брат Юрия, Николай Радзивилл, ждал сейчас ответа. Курбский расстегнул ворот рубашки, вытащил сверток с письмами, размотал шелк и подал их. Радзивилл Черный прочитал письма дважды и передал их рыцарю в лиловом. Рыцарь читал про себя, шевеля губами. Лицо его становилось все надменней, приподнялась бровь. Он кончил, бросил письма на стол и сказал, постукивая белым пальцем по пергаменту:
– Если это так, то я передаю его тебе, пан Радзивилл.
– Спасибо, барон. Завтра я еду в Вольмар и заберу его с собой.
– Но сегодня мы допросим его, потому что его пленил орден, и он не все рассказал в Гельмете, что знает.
Андрей понял, что это комтур Армуса барон Майнегер.
– Меня никто не пленил, – сказал он рыцарю, – мы сами приехали в Гельмет искать помощи и проводника до Вольмара, а нас схватили.
Рыцарь пожал плечами, палец его все постукивал, в камне перстня вспыхивала тусклая искра.
– У меня отняли все ценности, оружие, лошадей, даже одежду, – говорил Курбский, глядя на Радзивилла. – Триста золотых, пятьсот талеров, тридцать дукатов да еще московские рубли… Я буду писать жалобу королю и магистру ордена!
Он обернулся к рыцарю. Тот смотрел неприязненно, но спокойно, чуть заметно усмехаясь под русыми усиками.
– Отдай мне его под мое поручительство, – сказал Николай Радзивилл. – Я и мои дворяне поручимся за него. – Он помолчал и добавил: – Скоро мы встретимся с тобой в Вильно, барон.
Голос его был сух, взгляд глубок и холоден, седые волосы подрезаны низкой челкой спереди, а с боков лежали по плечам на потертой кожаной куртке. Протестант. Кальвинист. «Но именно он меня спасает», – подумал Курбский.
– Хорошо, – сказал барон Майнегер и встал.
Он не смотрел на Курбского, который поклонился, уходя. В коридоре Радзивилл сказал Андрею:
– Пойдем туда, где мои люди. Я велю накормить тебя и твоих. Никуда не выходите. Завтра уедем.
– Спасибо тебе, пан, – сказал Андрей, но Радзивилл ничего не ответил, точно не слышал.
Они ехали вслед за обозом с пушками по обочине разбитой дороги, по короткой сочной мураве; в мелких лужах ломалось солнце, они ехали сквозь духовитое парное цветение вербы, одуванчиков расслабленно