Она до такой степени привыкла ко всему красивому, дорогому и утонченному, что уже стала смотреть на эти излишества как на необходимость. Ей казалось совершенно естественным, что дома были великолепны, повозки роскошны, кони быстры и мужчины отважны. «Nil admirari» – «ничему не удивляться» – было девизом людей ее положения, идеал которых не давал достигавшему его лицу патента на превосходство, но зато покрывал насмешкой и презрением того, кто стремился достигнуть его и не достиг. Жизнь Валерии была непрерывной цепью наслаждений и развлечений, и, однако же, она не была ни счастлива, ни довольна. С каждым днем она чувствовала нужду в чем-нибудь новом, в каком-нибудь новом возбудителе, и, бесспорно, эта-то нужда, более чем ее испорченность, заставляла ее, как и многих других женщин ее положения, участвовать в столь скандальных сценах, как торжество культа Юноны, Изиды и других богов и богинь мифологии.
Излишне говорить, что у Валерии была масса поклонников. Но каждое новое лицо для нее представляло только интерес новизны. Минутный фаворит напрасно хвалился бы своим успехом. В продолжение первой недели он затрагивал ее любопытство, во вторую увлекал ее воображение; после этого, если он был благоразумен, он отходил в сторону, прежде чем его к этому пригласили бы с не допускающей колебаний откровенностью. Ее родственник Лициний, быть может, был единственным человеком в мире, которого она уважала, и это происходило потому, что она не имела ни малейшего влияния на его чувства и мнения, потому, что она ясно видела, как часто неодобрительно смотрел он на ее поступки и относился к ее характеру с той любовной жалостью, которая недалека от презрения. Даже Юлий Плацид, наиболее постоянный и искусный из ее поклонников, не производил на ее сердце никакого впечатления. Она ценила его ум, забавлялась его разговором, сочувствовала глубине его замыслов, его княжеской причудливости и беспорядочной жизни, но ни минуты не думала о нем, когда его не было с нею. В холодной жестокости характера этого человека было что-то отталкивавшее от него Валерию помимо ее воли. Пожалуй, она уважала личность Гиппия, своего учителя фехтования, отставного гладиатора, соединявшего красоту черт с выправкой солдата, в которой была своя привлекательность. Пожалуй, этот человек возбуждал ее уважение более, чем всякий виденный дотоле, так как, несмотря на всю свою гордость и холодность, Валерия была женщиной, способной увлечься счастливой наружностью. Но Гиппий, в силу репутации, какой он был обязан своему ремеслу, был баловнем доброй половины римских дам, и, возможно, Валерия в данном случае следовала только примеру своих подруг, среди которых в эту эпоху считалось признаком большого щегольства и самого тонкого вкуса быть влюбленной в гладиатора.
Склонная по своей физической организации к пылким страстям, Валерия сдерживала себя крайней гордостью и более чем мужской силой воли. Под ее атласистой кожей мускулы ее