Новоприбывший выглядел еще довольно крепким мужчиной, хотя ему явно перевалило за шестьдесят. Худой, сутуловатый, среднего роста, с резкими чертами лица, гладко выбритыми щеками, острым носом и пронзительным взглядом маленьких глазок за толстыми стеклами очков, с почти постоянно сморщенным лбом и тонкими губами – слишком тонкими и плотно сжатыми, чтобы пропустить хоть одно доброе слово, с длинными цепкими костлявыми руками, он являл собою классический тип скряги-ростовщика. И у Гульды возникло предчувствие, что человек этот не принесет ничего хорошего в дом фру Хансен.
Не приходилось сомневаться в том, что он норвежец, но из всех скандинавских черт он, казалось, собрал в себе самые вульгарные.[57] Его дорожный костюм состоял из широкополой шляпы с низкой тульей, сюртука из светлого драпа, застегнутой на груди куртки и штанов с кожаными ремешками на пряжках у колен; поверх этого он носил плотный суконный плащ, подбитый бараньим мехом – вполне уместное одеяние для все еще холодных вечеров и ночей на плато и в долинах Телемарка.
Что же касается имени нового постояльца, его Гульда не спросила: так или иначе она скоро узнала бы его, поскольку путнику следовало записаться в книгу проезжающих.
Вот тут-то и вернулась фру Хансен. Дочь объявила ей о приезде путешественника, потребовавшего самую лучшую комнату и самый лучший ужин. Но она не смогла сообщить матери, долго ли он пробудет в Даале.
– Он не назвал своего имени? – спросила фру Хансен.
– Нет, матушка.
– Ни откуда он приехал?
– Нет.
– Вероятно, какой-нибудь турист. Жаль, нет Жоэля, чтобы услужить ему. Вдруг он потребует проводника!
– А мне кажется, он не турист, – ответила Гульда, – такой пожилой человек…
– Если он не турист, то зачем пожаловал в Дааль? – прошептала фру Хансен, больше для себя, чем для дочери, и в голосе ее прозвучала некоторая тревога.
На этот вопрос Гульда ничего не смогла ответить, поскольку незнакомец не посвятил ее в свои планы.
Спустя час после прибытия он появился в большой зале, выйдя из своей, смежной с ним, комнаты.
При виде фру Хансен он остановился на пороге.
Ясно было, что они видят друг друга впервые. После минуты замешательства гость подошел к фру Хансен и, пристально взглянув на нее сквозь очки, спросил:
– Фру Хансен, я полагаю?
При этом он даже не подумал хотя бы коснуться шляпы, которую так и не снял, входя в дом.
– Да, сударь, – ответила та.
При одном только взгляде на этого человека она, как и ее дочь, испытала смутную