– Молодец, никогда не начинайте, – одобрительно говорит де Вир, протягивая ему одной рукой бокал тягучей зеленой жидкости, а другой рукой подпирая голову.
– Видите ли, это соглашение…
– Хотя глоточек вам ведь не повредит, не правда ли?
– Нет, в самом деле, спасибо.
– Вот, попробуйте. Это на самом деле очень, очень… – Граф ищет подходящее определение. – Это на самом деле очень, – убежденно заключает он. Ламприер снова отказывается, чем, по-видимому, расстраивает пьяницу. – Мне кажется, вы могли бы объяснить, почему вы не пьете, – произносит он обиженным тоном. – Простая вежливость, я бы сказал.
Локоть графа попадает в пятно свиного жира, по-видимому, оставленного здесь ранее тем огромным ломтем бекона, который таскал Септимус, и теперь каждый раз, когда граф хочет упокоить голову на ладони, локоть соскальзывает со стола и голова графа клюет вниз, бам, стукаясь о столешницу. Разговор продолжается под аккомпанемент этих стуков.
– Конечно, вы совершенно правы. – Ламприер чувствует себя обязанным дать удовлетворительное объяснение. – Все очень просто. – Бам! – Меня предостерегли от этого… – он делает паузу, – мои родители. – Он опускает взгляд на секунду. – Теперь, что касается этого соглашения…
Бам!
Допрос становится взаимным, Ламприеру после каждого своего вопроса приходится приводить доводы в оправдание своей трезвости, но они почти не удовлетворяют графа, и, дойдя уже до предписаний врача, Ламприер наконец решает провести финальный гамбит (граф явно долго не протянет). Он предлагает графу купить означенный документ. Граф, в свою очередь, готов уплатить три пенса, но советует предложить документ «Себдимусу»: «…все равно он гораздо больше заинтересован…». Ламприер, втайне ожидавший чего-то подобного, не прочь вытянуть из собеседника еще что-нибудь, но отношение выпитого к весу тела графа теперь против него, и граф, кажется, начинает сползать со стула…
Однако умозаключения Ламприера, хотя и основаны на самых точных законах индукции, на самом деле абсолютно ошибочны. Эдмунд де Вир не пьянеет, а только трезвеет, хотя внешний вид его и говорит об обратном. Есть в этих безобразных попойках что-то такое, что пробуждает в нем энергию. Вызывающая такой непорядок мутация (чей вирусный прародитель, может быть, имеет нечто общее с тем приватным совещанием, которое так интересует Ламприера) таилась еще где-то в лимфатической системе Томаса де Вира, а сейчас, отбивая между прочим спорадические атаки фагоцитов, струит по капиллярам и сквозь клеточные мембраны свое представление о счастье. Впрочем, симбиоз обманчив, равновесие неустойчиво: лейкоциты постепенно накапливают силы, чтобы вынести свой приговор.
Трудно сказать, что это такое и откуда взялось. Но во всем этом скрыта суровость самоотречения, заставляющая заподозрить нечто прусское; возможно, как и инфлюэнца, оно родом из Кенигсберга,