только успеешь вымолить «бля»,
ощутить ожог на плече неправом —
и вот уже справа полёт торчит,
как штопор, что в пробку воздуха вбит.
От такой прекрасной, как Бог, расправы —
остаётся четыре страницы лавы
и пустой – как посмертный человек – пашни
остальное, что в темноте, не страшно.
Испечёшь полёт, будто свой Воронеж,
и боится шмель, что его уронишь,
и слюной с малиной взорвётся грудь
у грачей, что воруют новый шанс уснуть.
Вот и весь ожог – насекомых право,
для дыханья ангелов сих оправа:
мандельштам мандельштаму – всегда воронеж
где – придумав плоть – из неё уходишь.
Посвящение Челябинску
Земли любовь раздвинула здесь ноги
пытается меня поцеловать,
объединить с тем Богом на пороге,
который задолбался меня ждать
в своём резном окошке, что не влезло
в понятье родины и всех её берёз,
в понятное земле сопротивленье, и зло,
что – непременно и моё.
Разверзлась хлябь, Челяба с вкусом цинка,
с плотвою звезд в потьме пурги иной,
что отплывает где-то здесь, у цирка,
за полой и китайскою луной,
где я, пожалуй, жив ещё недолго,
хотя и охлаждён, как мясо, здесь
хотя и кожа, шитая упруго,
ползет и расползается под треск
идущего по льду, не по Миассу,
дышащего не воздухом – виной,
когда дождь исполняет водолаза —
роль, там, где спит пчелиный рой,
где снег, надрессированный до жути,
несётся в псарню, будто в пьяный лес,
порвать их лай на колдырей, чтоб мутны
их очи были, и прекрасны, здесь,
где плакал пёс любой любого рода,
и чтобы, затекая в темный дождь,
в руке у пьяницы великая природа,
всё плавилась и плавилась на рот.
«Так свет обречен проливаться…»
Так свет обречен проливаться
на плавный, как женщина, снег
обрезанный по форзацу,
который слабал человек
[и, что вероятно, мужчина
который, наверно, любил
весь свет и его дармовщину
и это ответное свил
гнездовье стрекозам и осам,
которые в чёрных кустах,
обугленных по морозу,
лежат у мимозы в руках,
которые свет заслоняют,
как женщину в полой руке,
и сами себя проливают,
как дождь отзеркаленный в снег].
Так ты, обречённый – на пару
с тоскою себя обрести —
стоишь на брегах насекомых
у женщины внятной реки.
«Пока прекрасный выдох…»
Пока прекрасный выдох
пренебрегает мной
и ангельский утырок
кружится,