А вокруг по-прежнему был холод, снег и тёмное, без единой звезды, небо. И гулкая, губительная пустота неизбывного одиночества, сгущающаяся возле него. Такая же, как тогда, в лесу, когда он – маленький, замерзающий, ничейный – лежал на обочине дороги и просто ждал смерти, и даже страшно не было, потому что лучше уж смерть, чем обратно к дяде Славе…
Но тогда его нашел дядя Залесский.
Может, и сейчас кто-нибудь?.. Хоть кто-нибудь?.. Найдёт…
Павлик вытер слёзы, обнял себя за плечи. И запрыгал на месте, пытаясь согреться.
А мартовский ветер, затаившийся в густых тенях брошеной промзоны, унявший свою порывистость, чтобы не заморозить мальчишку ещё сильнее, вдруг взвился к небу и сердито зашумел-затрещал в голых кронах деревьев. И, разогнавшись, донёс до мальчишки гундосый вой сирен.
Мальчик встрепенулся, побежал навстречу этому звуку – мимо старых цехов промзоны, мимо остывших зданий, сваленных у дороги, как коробки на складе. Но вой, блеснув синими огнями, скрылся в ночи – там, откуда пришел мальчишка. Павлик обрадовался: наверное, это мама вызвала полицию! И, может, к ним даже привезли тётю Таню – а дядю Славу заберут и посадят вместо неё, потому что вот он-то больше всех это заслужил! Эта мысль придала сил, мальчишка хотел прибавить ходу, но окоченевшие ноги слушались плохо, и он захромал по дороге из последних сил. А потом остановился.
Нет, домой идти нельзя. На соседнюю улицу тоже – был там, без толку. В том месте стояло всего два дома – двухэтажных, каменных, не то что их барак. Дед рассказывал, что их когда-то тоже строил машзавод для тех, кто на нём работал. Павлик сразу побежал к этим домам после того, как вылез из окна. Но во дворе никого не было. Он пробовал кричать, стучаться в окна – никто не вышел и даже не выглянул. Попробовал звонить в домофон, и в одной квартире даже ответили, мужской голос, как у пьяного дяди Славы: мат-перемат, а потом «…пшли вон, выйду, башку разобью!» Он испугался, и на бетонном крыльце было так холодно стоять, что мальчик сдался и побежал дальше.
А тёти Танин телефон не отвечал.
Сейчас, бредя по дороге, Павлик всё ещё думал, кого и как позвать на помощь. Всхлипывал, кутался в куртку, и очень жалел, что так и не успел записать в свой новенький телефон чей-нибудь номер. Да и чей? У мамы его не было, а из одноклассников он дружил только с Димой Ласточкиным, но тот был из такой же бедной семьи и ходил без телефона. Хорошо, хоть списывать иногда давал – иначе Павлик прошлой весной остался бы на второй год из-за математики. Но Димка сильно выручил его на контрольной. Он же понимал, что Павлик не виноват: ну не мог он запомнить эту треклятую таблицу умножения! Из-за неё кое-как в четвертый класс переполз. Ладно хоть пока лежал в больнице, тётя Тамара занималась с ним математикой, так что после болезни он даже три пятерки получил! Но она совсем по-другому объясняла, не как учительница, с тётей Тамарой было интересно.