о том, что на следующий день в его амбарах и на его полях ничего не останется. Ведь ночлег 60 тысяч лошадей и 20 тысяч людей вредит хозяйству страшнее полчищ саранчи. Когда я закончил осмотр места для стоянки, мне подали ужин, а затем – предоставили кровать в зале, окно которой выходило в сад. Смертельно уставший, я быстро разделся и заснул. Утром меня разбудил какой-то шум: было светло, и передо мной стоял, смеясь, вражеский штабс-офицер, да ещё и слуга с чашкой кофе! Легко вообразить себе моё смятение. Я неловко ухватился за одежду, желая побыстрее натянуть её на себя, когда этот непрошенный гость помог мне выйти из неприятного положения, обратившись ко мне по-русски. То был казак, майор по званию, в обыкновенной, тёмно-синей шинели, а я, внезапно проснувшись, принял его за поляка. Мы долго и искренно смеялись, и мой старый хозяин сказал: «вечером по соседству и впрямь останавливались Krakussen
[7], и я приготовил им здесь же, в зале, кровати и открыл окно в сад, чтобы в случае нужды они могли выпрыгнуть и укрыться за деревьями». Этот же человек рассказал мне множество историй о последней войне с французами, во время которой маршал Сен-Сир
[8] вместе со своим штабом задержался на некоторое время в его поместье. При прощании полководец выдал хозяину квитанцию за всё выпитое и съеденное солдатами. Эта записка была написана на французском, которого помещик не понимал, и позже, когда она была представлена в комиссию по обналичиванию, выяснилось, что маршал указал в ней только 1000 кочанов салата. Так обращались французы со своими друзьями, поляками.
В другом случае польский прелат должен был предоставить обед другому французскому полководцу – Даву. После завершения трапезы слуги марша ла забрали все серебряные приборы со стола священника. На последовавшую жалобу хозяина Даву ответил: «Мой дорогой, на войне, как на войне!»[9]:
На следующий раз я с моими двумя казаками также переночевал в одном польском поместье. Днём позже я проводил рекогносцировку окрестности, пытаясь определить место, пригодное для ночлега армии. Закончив работу, я навестил хозяина имения, у которого была юная, прелестная дочь. Приём их был весьма дружественным, но поначалу что-то сковывало нас. Однако юность вскоре преодолела все препоны, и беседа потекла ручьём. Мои рассказы и шутки рассмешили девушку, рассказал я и про то, что родился в Литве. Любезностям не было конца. Она называла меня человеком из Забранего Края и уговаривала остаться на ужин, что мне и пришлось сделать. Но едва мы приступили ко второму блюду, кто-то крикнул: «Krakussen идут!» Всех охватила тревога – откуда?! Девушка повела меня в свою спальню, оттуда через чёрный ход – в сад, затем – через калиточку в направлении противоположном тому, откуда должны были появиться Kracussen. При выходе из имения стояли два моих казака и лошадь. Я благодарно пожал, а потом начал целовать руку девушки, в то время как она нетерпеливо молила меня: «Уходите же быстрей!» И мы долго ещё смотрели друг на друга через забор, пока наш маленький
