В Карчеве мы устроились более-менее удобно – по крайней мере, у нас имелось отапливаемое жильё и немного еды. У евреев можно было раздобыть и что-нибудь из одежды. Хижины наши были построены на берегу, и однажды я завяз в иле Вислы, и погиб бы, если бы меня не вытащили с помощью шестов и веревок. Я провалился туда сразу по грудь и погружался всё глубже и глубже – ужасное чувство: тонуть в тяжёлой, липкой грязи.
Три недели спустя плоты для моста были готовы и сложены на берегу, так что под охраной солдат их можно было сколотить вместе. Меня же отозвали в Schenitza и приписали к генеральному штабу. Двумя днями позже вся армия двинулась на юго-запад, к Weisel, чтобы там переправиться через Вислу. В Гроховской было оставлено только два корпуса, ранее называвшихся литовскими, под командованием генерала барона Розена. Но когда поляки увидели, что наши основные силы удалились, их генерал, Скржинецкий, собрав все свои силы, предпринял атаку на Варшаву. Розен в трёх битвах был разгромлен и нашим войскам, находившимся в северной Польше, в том числе и всему гвардейскому корпусу, пришлось отойти к русской границе. Из-за этого отважного прорыва Дибич был вынужден быстро скорректировать свой план и предпринять против поляков фланговый марш. Между тем, одна польская колонна повернула к Югу навстречу нашей армии, намереваясь оказать помощь крепости Замостье.
Польскими войсками командовал генерал Кржановский и они маневрировали столь умело, что мы были ими совершенно одурачены и уже не могли вырваться из этого затруднительного положения, хотя наши силы и превосходили силы противника в четыре раза. Наш же генерал – князь Лопухин – никак не мог решиться на атаку.
Квартира, на которой я остановился в г. Шелихове принадлежала некоему еврею, в доме которого праздновали Пасху, и потому там невозможно было достать что-либо за деньги. Как известно, в праздничные дни иудеи не должны ничего продавать, а, соответственно, не должны и принимать за что-либо плату. Комната, где я разместился, была столь большой, что занимала почти весь дом. Пол она имела дощатый. Треть же её была разделена в длину какой-то низенькой, не доходившей до потолка деревянной перегородкой с пятью дверями. Каждая такая дверь вела в полутёмную комнатушечку – единственное окно освещало лишь большую залу. В лучшей из крошечных каморок лежали священные книги, затем шла спальня хозяина, далее – спальня его женатого сына, в следующем помещении спали дети, и, наконец, последняя дверь вела в чулан для одежды. Кроме того, в углу моей комнаты стояла огромная печь с дымоходом, вдоль стен тянулись лавки, имелись и два разбитых стула, большой стол, да сервант с посудой, невымытыми стаканами и кофейниками.
Я устроился на одной из вышеупомянутых лавок