В это время дверь распахнулась и на пороге показался крупный мужчина с длинным хвостом плохо расчесанных рыжих волос и красным лицом. Почти столкнувшись с ней, полупьяный хирдман оторопел и с изумленным возгласом подался назад. Все получилось отлично: гости в доме обернулись на его голос и увидели, как здоровяк Рыжий Орм пятится, пошатываясь, будто его толкает невидимая сила, а вслед за ним входит рослая статная девушка в роскошной одежде. Тающие снежинки блестели на ее синем плаще и волосах, отчего она напоминала диковинный зимний цветок в каплях росы – не иначе, упавший из рук самой богини.
Еще кто-то крикнул, шум стал стихать, многие поднялись с мест. Гуннхильд прошла между подавшимися в стороны хирдманами. Кое-кто уже храпел на полу, но через пару тел она переступила, слегка приподняв подол одежды и даже не глядя под ноги.
С ясной улыбкой, как и полагается небожительнице, Гуннхильд окинула взглядом «теплый покой». До чего чужим показался ей родной дом! От прежнего остались только стены и резные столбы, подпиравшие кровлю, да еще камни очагов. Всю утварь, посуду, ковры, шкуры Асфрид увезла, оставив лишь старые, изрубленные и изломанные щиты на стенах: королева все мечтала выкинуть эту рухлядь, но Олав не позволял, видя в них приятное напоминание о прежних битвах и своей доблести. Теперь они исчезли, их место заняли щиты северян; чужие секиры, бродексы и копья были развешаны и прислонены к стенам. На широких спальных помостах вдоль стен грудами лежали шкуры и плащи. На столах стояла чужая походная посуда, над очагами висели чужие большие котлы, по углам были свалены мешки, свертки тканей, связки мехов.
За столами сидели десятки незнакомых людей, кто-то устроился на полу, кто-то уже спал за спинами сидящих на помостах. Однако Гуннхильд сразу угадала, кто здесь Кнут, сын Горма, хотя никогда его не видела. Кому же еще сидеть на почетном месте, которое обычно занимал ее отец?
Когда Гуннхильд его увидела, у нее екнуло сердце. Судя по разговорам о молодости Гормова сына, она ожидала увидеть парня лет пятнадцати-шестнадцати, которому нетрудно заморочить голову. Но Кнут оказался зрелым мужчиной лет двадцати шести или даже двадцати семи. Гуннхильд едва не оробела, но тут же взяла себя в руки. Зато он был весьма хорош собой: выше среднего роста, плечистый, с правильными чертами лица, с опрятно подстриженной светло-русой бородкой. Волосы его были чуть темнее и красиво вились. Даже при свете огня был заметен румянец на щеках, и весь вид Кнута источал здоровье и бодрость. Серо-голубые глаза смотрели на Гуннхильд с изумлением и восхищением.
Невольно