Дело Корнилова. Александр Керенский

с докладной запиской (не им, конечно, лично написанной, а кем-нибудь в Ставке, не знаком), с запиской такого содержания, что я считал невозможным огласить ее во Врем. Правительстве. Там был изложен целый ряд мер в огромном большинстве вполне приемлемых, но в такой редакции и с такой аргументацией, что оглашение ее привело бы к обратным результатам. Во всяком случае был бы взрыв и при опубликовании ее сохранить Корнилова Главнокомандующим было бы невозможным. Тогда я попросил Управляющего Военным Министерством устроить так, чтобы эта записка не читалась во Врем. Правительстве. Было решено, что записка эта будет переработана вместе с Военным Министром, вместе со мною так, чтобы сделать ее приемлемою для Ставки, для общественного мнения и для меня, а генерал Корнилов в этот день сделает только доклад о стратегическом положении Армии и о возможных военных событиях. Кстати, не знаю, – знаете ли вы, что во второй записке, представленной 10 августа, появилось два совершенно новых отдела – фабрично-заводской и путей сообщения.

      Шабловский. А 3-го не было?

      Керенский. Не было. И оба эти отдела совершенно Щедринского содержания! Они не были, как оказалось, известны Корнилову до приезда его в Петроград 10 августа. В этот день мы, т. е. Некрасов, Терещенко и я, настоятельно просили Корнилова, чтобы он по крайней мере этих отделов не касался на Московском Совещании. Причем говорили ему, что если он эти отделы огласит, то будет просто большой скандал. Действительно, если бы кто-нибудь хотел Корнилова «провалить» на Московском Совещании, ему нужно было бы сделать одно – допустить оглашение этой записки и особенно обоих – путейского и фабрично-заводского – отделов. Тогда все было бы кончено совершенно!

      [Я хорошо помню, как Некрасов и Терещенко осторожно, чтобы не обидеть как-нибудь генерала, всячески старались объяснить ему, ссылаясь на свой опыт в Государственной Думе, Военно-Промышленном Комитете и других общественных организациях, что все его мероприятия по оздоровлению тыла (милитаризация железных дорог и заводов) уже выдвигались в свое время Министрами старого режима и тогда же были забракованы не только общественным мнением, но и знающими бюрократами и специалистами, что нельзя, например, за технические погрешности машиниста карать смертной казнью или прикреплять рабочих к заводу угрозой репрессий и т. д., что выступление ген. Корнилова с таким взятым из бюрократического архива проектом едва ли усилит его авторитет и т. д. Все было напрасно. Слишком в вопросах государственных и экономических наивный генерал, с плеча подмахнувший эту стилизованную под Угрюм-Бурчеева ученическую письменную работу, не верил ни одному слову обоих министров и был убежден, что Врем. Правительство под тем или другим предлогом не хочет, чтобы вся Россия узнала о новой программе спасения страны. Между прочим, ген. Корнилов так был уверен в исключительной значительности содержания этой записки, что в речи на Московском Совещании даже авторство ее приписал себе. «Мой доклад представлен (Врем. Прав.) и на этом докладе без всяких оговорок