Я её знал, как всякий коренной увельчанин хоть немного, но знает любую старую увельчанку. И ещё – ей абсолютно было делать нечего этим вечером. То и решило….
В шашлычке похвастался, что всерьез увлекаюсь литературой – и начал сие творчество, когда достиг некоей степени мудрости. В частности сказал:
– Природа не терпит вакуума – уходят силы, приходит мудрость. Силою можно построить дом, защитить его…. А мудростью надо делиться – вот я и взялся за перо. Произошло это не поздно, не рано, а в самый раз – в возрасте, когда уже пора делать выводы и не стоит менять планы. Самый существенный вывод, извлеченный мною из прожитых лет, звучит так: стареть – это хорошо. Стареть – это значит созревать, то есть становиться не хуже, а лучше – сильнее (конечно, духом), мудрее, завершеннее. Если же человек, старясь, ощущает не приобретение, а потерю, значит, его корабль сбился с курса. Жизнь не может быть спуском, только подъемом – до самого последнего мига. Продолжая морскую метафору, могу сказать, что рифы полустолетия, где мужчины часто терпят крушение, я миновал на всех парусах, с поднятым гюйсом.
Тут подмигнул своей собеседнице, намекая на то, что ей и в постели со мной скучно не будет – мягкой перины нам!
Вера расправлялась с шашлыком обеими ручками и болтала недостающими до пола ножками – пережевывая мясо, уверяла:
– Я тоже сочиняю иногда – дело нехитрое.
Я не поверил:
– Покажешь?
– Да без проблем. Но лучше у меня рисунки получаются.
– Да ты еще и художница?
– Самоучка.
Совсем интересно. И почему-то жалость проснулась к барышне, похожей на суетливого воробушка, клюющую мясо со свиных ребрышек. Вряд ли сможет законопатить брешь в кровоточащем сердце, но любопытна.
– А как у тебя с личной жизнью?
Она передернула плечиками:
– Да никак. Разве не видно, что я не из тех, кого любят, а из тех, кому в виде особой милости позволяют любить. И то не всегда.
– Браво! Столько сарказма.
– Без него не прожить.
Ну, совсем жалко – некрасивую, маленькую, пародийно-кукольную даже в минуту искренности. Она была, конечно, немного смешна с этой своей саркастической высокопарностью, но в то же время и трогательна. Существует порода женских особей, которые спокойно и без всякой конфузливости говорят про себя: «Я знаю, что я некрасива». Они даже видят в этом некую доблесть, особый род честности. Правда, за безжалостным признанием непременно следует продолжение: «А все вокруг – вообще сволочи, только прячутся за красивыми фразами». Вера окружающих не поминала.
С полчаса мы, насыщаясь, сидели молча – каждый думал о своем. Я о ней: совсем неглупа – в её обществе ничуть не тягостно было молчать, а разговаривать с ней следовало без обиняков