На следующее утро, едва Алексей продрал глаза, к нему в гостиничный номер заглянул редактор. Поманил пальцем. В коридоре сказал, понизив голос:
– «Запор» внизу. Жду.
– Конспирация?
– Угу.
До работы оставалось еще больше двух часов. Утро было безоблачным и птичьим. «Запор» натужно гудел, карабкаясь по горной дороге, и догуделся до густого ельника, где и остановился.
Алексей не выдержал, спросил:
– Что случилось?
Не отвечая, редактор вытащил на полянку свой потрепанный рыжий портфель. Расстелил на траве газету с Анюткиной статьей. Выложил бутерброды и выставил бутылку коньяку.
– С утра пораньше? – удивился Алексей.
– Есть повод.
– Какой?
– Прокурора снимают. А первого секретаря на ковер во Фрунзе вызвали.
– Откуда информация?
– От обкомовской сороки.
Ай, да телефонный номер с бесстрастным голосом! Ай, да Егор Кузьмич!
С началом рабочего дня обкомовский курьер привез в редакцию официальный ответ на статью: «Расследованием установлено… факты подтвердились… отстранен…».
Алексей послал за именинницей машину. Редактор с отсутствующим видом читал гранки. Газетный народ слонялся по углам и шушукался. Секретарь ячейки был застенчиво тих и сторонился разговоров с коллегами. Две Татьяны откровенно насмехались над ним и восторженно жевали Алексея глазами. Приехавшая в редакцию Анюта холодно произнесла:
– Спасибо, – и отвернулась.
Командировка близилась к концу. Алексей больше не загружал Анюту заданиями. Не заходил в их забитую под завязку комнату. Не приглашал в свой кабинет. В пятницу под вечер она сама заглянула к нему.
– Вы когда уезжаете?
– В среду.
– Мама приглашает вас завтра в гости.
– А ты?
– Я… тоже.
Неужели стена рухнула? Как же поздно она рухнула! А рухнула ли?..
Анютина мать чопорно представилась: «Ирина Семеновна». Пригласила к столу. Манты брызгали соком. Отоваренная по талонам и настоянная на облепихе водка соколом летела под малосольные огурчики. Анюта рюмку лишь пригубливала и почти ничего не ела.
Хмель снял первоначальную неловкость, раскрепостил язык. Алексей живописал московскую митинговую жизнь, в которой можно орать о чем угодно и наезжать на кого угодно. Жалел гонимого партийца Ельцина, никак не предполагая, что через шесть лет станет плеваться при одном упоминании его фамилии. Обе слушали, как сказку, и вздыхали.
Затем Анютка вышла на кухню. Ирина Семеновна сказала:
– Вот вы уедете, а ее выгонят.
– Не позволим! – самоуверенно заявил Алексей.
– Она ведь у меня совсем беззащитная. Родилась слабенькая. Пошла только в два года. Росла молчком. Да и сейчас постоять за себя не может.
– Не скажите! Пишет, как бритвой режет.
– Когда пишет, смелая. А потом шишки считает