– Умеешь играть?
Конечно же, нет, откуда? Но мальчик еще долго, выжидающе и с неким волнением во взгляде следил за играющими чертами лица продавца, и только потом, понимая, что другого выхода нет, положил скрипку на место.
Нет.
Таким был его ответ, но он не произнес его вслух.
И еще раз, мысленно, с досадой:
Нет.
– Возьми ее, давай. – Настаивал продавец. – Смотри, это очень легко. Надо всего лишь положить ее на плечо. Вот так, ага. А теперь немного наклонить голову. – Он поправил подбородок «музыканта» и быстро достал что-то из-за прилавка. – А видишь вот это? Это называется «смычок». Возьми его в другую руку. Так, молодец. Теперь пальцами придерживай гриф вот здесь. – Он снова поставил ученика в правильную позу. – А смычком води по струнам. Посмотрим, что из этого выйдет.
Мальчик вздохнул.
Вжиииихр. Скриииииип.
По ушам провели наждачкой.
– Э, нет-нет-нет, дружок, – остановил его торговец, – давай-ка плавней. – Изящными пальцами он провел по воздуху, надежно сжимая в них невидимый смычок от своей невидимой скрипки. – Представь, что ты… эмм… что ты ее причесываешь.
Скрыыыыыыщз.
– Нет, погоди! Ладно. Ладно. – Длинные пальцы полезли вверх и забрались в волосы, слегка растрепав их. – Давай попробуем по-другому. Представь что-нибудь.
– Представить?
– Да, что угодно, что тебе нравится. Какое-нибудь воспоминание? Образ? Может, заветная мечта? Закрой глаза.
Мальчик зажмурился изо всех сил.
– Представил?
– Да, наверное.
– Плохо. Открой.
Он снова повиновался. Тьма расступилась и освободила место реальности, снова нарисовав перед ним магазин, многочисленные прилавки и озадаченное лицо торговца.
– Посмотри вокруг.
Он посмотрел.
– Видишь метлу в том углу?
– Вижу.
– Дерево за окном видишь?
– Вижу.
– А там, дверь в кладовку, видишь?
– Да.
– Теперь закрывай глаза.
– Ага.
– Сейчас видишь что-нибудь?
– Нет, конечно.
– Включи воображение.
– Эмм…
– Теперь?
– Теперь вижу.
– Что видишь?
– Небо.
– Еще что?
– Еще звезды. Много звезд.
– Играй.
– Но я не…
– Играй.
Смычком по струнам. Наверное, для него это должно было быть просто.
Первые ноты выдались робкими, еле слышными, и мальчик, Лев Дубай, еще не осмеливался открыть глаз. Забегая вперед, он не осмеливался открыть глаз до самого конца, боясь спугнуть, испортить музыку. Потом она стала чуть смелей, глубже. Пока что незатейливая мелодия, неуверенная, а позже – тонкая, с вкраплениями глубокого смысла, достойная хоть и маленькой, но похвалы.
Звезды танцевали. Сначала плыли по мрачной синеве, медленно выстраивались в хоровод, и начинали