Впрочем, в некоторых излюбленных Богом земных царствах бывают часы, когда кажется, будто воля земного короля влияет на волю божественную. У Августа был Вергилий, говоривший: «Nocte puit tota redeunt spectacula mane»[2]. У Людовика XIV был Буало, правда, говоривший совсем о другом, и Бог, относившийся к нему почти так же милостиво, как Юпитер к Августу.
Людовик, как обычно, прослушал мессу, хотя, по правде говоря, воспоминание об одном создании сильно отвлекало его от мыслей о Создателе. Во время службы он не раз принимался считать минуты и даже секунды, отделявшие его от счастливого мгновения, когда должна была начаться прогулка, то есть того мгновения, когда в аллее должна была появиться принцесса с фрейлинами.
Само собой разумеется, что никто в замке не знал о ночном свидании короля и Лавальер. Может быть, болтливая Монтале и разгласила бы о нем, но на этот раз ее удержал Маликорн, предупредивший, что болтливость будет не в ее интересах.
Что же касается Людовика XIV, то он был так счастлив, что простил или почти простил принцессе ее вчерашнюю выходку. В самом деле, он должен был скорее быть довольным ею. Не будь этой злой шалости, он не получил бы письма от Лавальер; не будь этого письма, не было бы аудиенции, а не будь этой аудиенции, он оставался бы в неизвестности. Его сердце было так переполнено блаженством, что там не оставалось места для досады, по крайней мере, в данную минуту.
Итак, вместо того чтобы нахмуриться при виде невестки, Людовик решил обойтись с нею еще дружелюбнее и любезнее, чем обычно. Однако лишь при одном условии – что она не заставит себя долго ждать.
Вот о чем думал Людовик, слушая мессу, вот что заставляло его забывать во время церковной службы о вещах, над которыми ему следовало размышлять в качестве христианнейшего короля и старшего сына церкви.
Но Бог так снисходителен к юным заблуждениям, и все, что касается любви, даже любви греховной, так отечески им поощряется, что, выйдя от мессы и подняв глаза к небу, Людовик увидел сквозь разрывы в низких облаках уголок лазурного ковра, разостланного под ногами господними.
Он вернулся в замок, так как прогулка была назначена в полдень, а часы показывали только десять, усердно принялся за работу с Кольбером и Лионом.
Во время работы Людовик медленно расхаживал от стола к окну, выходившему на павильон принцессы. Он заметил поэтому на дворе господина Фуке, которого почтительно приветствовали придворные, узнавшие о вчерашней аудиенции. Фуке с любезным и счастливым видом направился, в свою очередь, приветствовать короля.
Завидев Фуке, король инстинктивно обернулся к Кольберу. Кольбер улыбнулся и, казалось, тоже был весь полон любезности и ликования. Это приятное настроение охватило его после того, как один из его секретарей вручил ему бумажник, который он, не открывая,