Тут же непокорная память подкинула ещё воспоминание. Неприятное. В двадцать седьмом году в Якутске столкнулись они с Берингом нос к носу, когда тот ещё первую свою экспедицию приготовлял. Григория Григорьевича под конвоем вели тогда по двору острожка. Датчанин сделал вид, что не знает того, с кем прежде за счастье посчитал бы просто раскланяться. Отвернулся, с гордым видом прошел мимо. После этого разве не унижением выглядят его хлопоты о назначении Григория Григорьевича в Охотск…
Григорий Григорьевич сжал кулаки, задумался: ведь не свят же сей Беринг? В Якутске сказывали, что в прошлую экспедицию хорошо нажился, приторговывая хлебом и мехами. Да и сама экспедиция была не такой уж удачной: место, где сходится земля Сибирская с Ост-Индией, так и не нашли…
Он взял лист с показаниями геодезиста. Повертел его и аккуратно отложил в сторону – может пригодиться для нанесения ответного удара по выскочке-датчанину. Тут и сам геодезист Гвоздев лишним не будет, коли сумеет оклематься…
Снова, в который раз за нынешний день, припомнился покойный государь. Он как-то с досадой выговаривал Григорию Григорьевичу за неудачу на Ладожском канале:
– Есть, Григорий, два рода ошибок: первый, когда кто погрешает по незнанию, а другой, самый непростительный, когда кто не пользуется своими пятью чувствами. Зачем берег канала не укрепил? Зачем на нем столько извилин?
– Из-за бугров, государь.
– Так где же ты бугры увидел, такой-сякой?
И то верно: не было вдоль канала никаких бугров. Зато сейчас, вспоминая государев разнос, напряг Григорий Григорьевич все свои мозговые бугры и извилины, да вдобавок к пяти поминаемым царем чувствам присоединил шестое – интуицию, и вот что надумал: «Геодезиста надо перевести подальше от Охотска, но так, чтобы живот его соблюсти. Вовсе не надобно, чтобы он в Тайной канцелярии очутился. И в Якутске, и в Тобольске, и в Иркутске у Беринга могут оказаться свои люди… Отошлю-ка я Гвоздева обратно на Камчатку, в какой-нибудь из дальних острожков. Пускай командует! Край там медвежий. Пока Гвоздев туда прибудет, пока освоится, может статься, что-то переменится и в моей планиде. Вдруг да потребуется какие-то афронты и на Беринга представить. А у меня козырь в рукаве! Не напрасно говорят, что Бог любит праведника, а царь ябедника…»
Опыт подсказывал Григорию Григорьевичу: верноподданническое доношение о нерадивости начальника Камчатской экспедиции в столице оценят куда скорее, нежели победный рапорт о заведении в никому не ведомом Охотске порта и земледелия.
Воочию представил Скорняков-Писарев, как по его доносу будет назначена ревизия, как по её результатам возвратят его с почетом в Санкт-Петербург, а всех его недругов прижмут к ногтю…
Ход собственных мыслей так ему понравился, что он пришёл в благостное расположение духа. Рывком поднялся из-за стола. Потянулся до хруста в костях и неожиданно для себя истово перекрестился на образа. Крикнул:
– Катерина,