Приговоренный мужчина походил на своих пленителей только одним: он был абсолютно, совершенно пьян.
Григорий облизнул губы под маской. Он и сам не отказался бы от глотка. Но если тянуться к бочонку, из которого вновь прибывшие выдаивали остатки, он привлечет внимание, которого хотел избежать.
Это было безнадежно. Григорий чувствовал, что кровавая развязка уже близка. Пламя жадно лизало бока котла, из потрескавшихся уплотнений сочился пар, собирался под потолком, временами выбрасывал струйки в сторону людей. Те вскрикивали, потом наклонялись поближе. Самый толстый и потный пират убрал руку с затылка мужчины и теперь неуклюже нащупывал что-то под одеждой.
«Безнадежно». Григорий повернулся к двери. Он не желал наблюдать, как жизнь этого человека внезапно оборвется. Он достаточно такого навидался, совсем близко.
Потом пленник заговорил – и Григорий замер. Он провел полгода прикованным галерным рабом – греби и пытайся не умереть, вот и всё – и выучил язык раба, прикованного рядом.
Мужчина говорил на английском. И его слова вернули Григория в комнату, дали ему крошечную надежду.
«Ну, давайте, мерзавцы. Хотя бы составите мне компанию у адских врат».
Спиртное всегда вызывало у Гранта загадочное превращение. Вот он весело смеется над ситуацией, ее абсурдностью: парень из Стратспея, умирающий в каком-то погребе Бог знает где, от руки пиратов, вот это да, Христос на карусели, по воле турка, чтоб у него печень закипела, из-за знания, которым он уже не владел. А в следующую секунду он разозлился. Нет, не просто разозлился: пришел в ярость до налитых кровью глаз. Это было отцовское наследство. Добродушнейший из пьяниц – а в следующее мгновение уже лупит всех, до кого может дотянуться, и сам не в силах объяснить причину.
Ну, у Джона Гранта были причины. Эти рыбогрёбы собирались его убить. Он не особо боялся смерти и имел мало поводов подольше задержаться в этом мире. Он отказался от всего, что любил, когда выбрал дорогу изгнанника. После этого он так и не нашел ничего стоящего жизни. Но это не значит, что его смерть должна послужить этим отбросам моря. Да еще после того, как он сотворил для них превосходную aqua vitae, лучшую в здешней пустыне приличного аль-кол…
Неблагодарность, вот что. Неблагодарность всегда бесила его. Совсем как в тот раз, когда его выгнали из Сент-Эндрюсского университета, а ведь он взорвал всего лишь маленький сарайчик. И разве он не был на пороге значительного химического открытия? А когда Джон