– Иди себе дальше, сын мой! – резко ответил монах. – Не видишь, я беседую с Богом!
– Как интересно… И что он, отвечает?
– Не твое дело! Катись к свиньям собачьим! – рявкнул святой отец, совсем потеряв самообладание.
– Между прочим, меня зовут Хуберт…
– Да будь ты хоть святым Лукой, мне от этого легче не станет!
– Ну, если уж вы прогоняете Хуберта… – Менестрель кротко вздохнул и сделал вид, что собирается идти дальше.
Хуберт! Наконец имя менестреля дошло до замороченного сознания монаха, и он почувствовал невольную дрожь. Неужто он удостоился лицезреть святого Хуберта – покровителя охотников, который иногда появляется перед людьми из огня?! Ноги у него подломились, но менестрель, зорко наблюдавший за святым отцом, не дал ему рухнуть на колени. Он торопливо молвил:
– Я, конечно, не святой Хуберт, но кое-что могу для вас сделать.
Монах выпрямился, с грустью воззрился на Хуберта и сказал:
– Беда у меня…
– Если беду разделить с товарищем, то она становится в два раза легче, – назидательно ответил Хуберт.
– Было бы что делить… – монах невольно облизался, вспомнив, как аппетитно пахла запекавшаяся на костре дичина. – Только что на этом костре томилась тушка жирной косули, а теперь ее нет. Исчезла в дыму и пламени, будто ее и не было! Уж не знаю, зачем меня так жестоко наказал наш Господь?
– А может, это козни того, чье имя нельзя произносить вслух?
– Да, скорее всего! – зажегся новой мыслью монах. – Ибо Господь наш милостив, и он никогда бы не обидел сеющего доброе и разумное в этих варварских краях.
«Если под “добрым и разумным” святой отец подразумевает костры, на которых рыцари Тевтонского ордена сжигают язычников, то у меня с ним – серьезные разногласия», – со скепсисом подумал менестрель, не отличавшийся повышенной набожностью.
– Что ж, против разной нечисти у меня есть некие заклинания, которым научили меня сарацины, – сказал он со значительным видом. – Да вот только уместны ли они будут в присутствии такой персоны, как вы, ваша святость?
– Еще как уместны! – горячо воскликнул монах, почувствовав в пустом желудке голодный спазм. – В этом есть, конечно, доля греха… но я заранее отпускаю тебе все твои прегрешения, сын мой, только верни мне мой обед!
– Наш обед, – мягко, но требовательно поправил его Хуберт.
Монах посмотрел на него с подозрением, но лучистые голубые глаза юноши светились такой простодушной наивностью, что он мысленно попенял себя за излишнюю недоверчивость.
– Именно так, сын мой, – наш обед, – ответил монах и добавил с отменным фарисейством: – Ибо делиться с ближним – одна из главных заповедей моего ордена.
– Что ж, тогда приступим…
Менестрель достал из своей сумки деревянную