Вскоре караван двинулся дальше. Солнце переползло полуденную черту, жара стала нестерпимой. Из-за дальних лесов надвигалась большая сизая туча, которую время от времени кромсали молнии. Иссушенная зноем земля с нетерпением ожидала дождя.
Глава 3
Марсагет проснулся поздно. Горячий, влажный от испарений воздух волнами вливался в спальню вождя племени, увешанную пестрыми коврами, и, обволакивая тело, выжимал из него соленые струйки пота. Назойливо жужжали мухи, скреблись жуки-древоточцы в потолочном перекрытии, во дворе рычали и грызлись сторожевые псы. Подниматься не хотелось, тело все еще было во власти сна, только мысли, преодолев одурь, понеслись вскачь, словно стадо диких лошадей-тарпанов.
Тяжелые, смутные времена переживает степь. Все живое убегает и прячется в лесных чащобах, только стервятники собираются в огромные стаи и кружат в небе, предвкушая богатую добычу. Опасно стало и в низовьях Борисфена. Год-два назад купеческие караваны то и дело стучались в главные ворота Атейополиса. Купцы хлеб покупали, мед, воск, рыбу вяленую, кожи, меха; привозили вина заморские, оружие, украшения, посуду…
Шумело торжище с раннего утра до ночи, купцы дань вождю платили; завидовали соседи богатству Марсагета. А теперь… До чего дошло: чернь, простые сколоты, бегут из Атейополиса! Лучшие мастера уходят, спасая жизнь и добро: кто к Понту Евксинскому, кто в Таврику[10], а кто – куда глаза глядят.
Вчера, поздним вечером, прискакали дружинники, которых он отправил несколько дней назад на разведку. Плохие вести привезли, ох, плохие… Сарматы рыскают уже не только в устье Танаиса[11], у берегов Меотиды, но перешли Сиргис[12], добрались до Борисфена.
С горечью вспомнил большой совет вождей сколотов. Только он и его побратим Радамасевс выступили за объединение всех племен степной Скифии под единым руководством, чтобы дать отпор врагам. Не послушались остальные умного совета, не смогли они убедить вождей. Разжирели, обленились вожди, наживая огромные богатства на торговле хлебом с эллинами. Распри, междоусобицы начались среди сколотов. Воровать друг у друга начали. До чего дошло: могилы предков грабят! Пусть падет на них гнев Папая[13], пусть настигнет их на поле брани!
Не выдержав гневного напора мыслей, Марсагет вскочил и, наспех одевшись, вышел во двор. Зацепившись ногой о камень, охнул от боли и со злости пнул любимого пса – тот при виде хозяина запрыгал от радости, стараясь лизнуть ему руку. Пес, обиженно тявкнув, побрел к куче хвороста и улегся там, с тоскливой преданностью посматривая на вождя. Не обращая внимания на лужи (ночью была гроза – сверкало и грохотало так страшно, что уснул только к утру), Марсагет широким шагом пересек двор и, толкнув ногой дверь, вошел в дом.
Большой, сложенный из привозного камня-ракушечника